– Доверься мне, – он вымученно улыбнулся. – Они тупые как пробка. Ленивые и неповоротливые. Додумать что-то своим маленьким мозгом им просто не под силу.
Внезапно по помещению разнесся зловонный смрад, каким в жизни только веет от разлагающейся на жаре плоти. Он смешивался с воздухом и не спеша затекал нам в рот и нос, грозясь ежесекундно вызвать позыв рвоты.
Что-то сзади меня издало звякающий звук и упало в дюйме от моей левой ноги. Я дернулась.
– Не смей. – Дэвид схватил меня за руку. –
Мои внутренности связались в один тугой узел, крича изо всех сил, что звякающий звук могла издать лишь одна составляющая всего организма.
– О господи, Дэвид, – я сжалась, – только не говори, что в дюйме от меня лежит самая настоящая плоть.
– В таком случае я тебе ничего не скажу, – ответил он, и я почувствовала, как мое горло начинает содрогаться в приступе тошноты.
Спустя пару минут до моих ушей донеслись грузные отдаляющиеся шаги аборигена. И хотя я была ужасно рада, что он наконец-то соизволил оставить нас в покое, задним числом я понимала, что это – не последний заход, на котором у меня чуть не сдали нервы. Признаться себе, что мы здесь не выживем – это все равно что подписать себе смертный приговор на каплю веры.
Поэтому, когда Кир, Сонька и Дэвид стали потихонечку подниматься и приводить себя в порядок, я так и осталась лежать на соляном полу, чувствуя, как собственная кровь стучит в висках и не дает повода двигаться дальше.
Опять обрывки снов.
Родители, которые дарят мне подарок в виде заводной лошадки на мое десятилетие.
«Друзья», которые в буквальном смысле окунают меня лицом в грязь в мои четырнадцать.
Смеющаяся Сонька. Кир, разглагольствующий на тему крокодилов-мутантов. Вечно встревоженная Кирина тетя Мэвис. Мама, которая улыбается во все свои тридцать два зуба и одна в двадцать первом веке выглядит словно сошедшая с обложки журнала девяностых годов. Электронное табло…
Три восьмерки. Три бесконечности. Самая первая – больше двух других. Это как десятки и сотни с единицами: сначала в записи ставятся сотни, потом – десятки, потом – единицы, потом – десятые, сотые, тысячные, и так далее. Мы попали в мир, где все три бесконечности объединились в одно целое и создали свой мир без времени. Мир, который, может быть, никогда не присутствовал на карте. Мир, который давно поглотил в себя все хорошее и оставил на коже лишь безобразные рубцы и уродливо затянувшиеся шрамы, как память о том беспечном прошлом, которое здесь когда-либо было.
Но черт возьми, он
Дэвид, восемь лет назад потерпевший авиакатастрофу и застрявший тут один на один с дикарями, уже опустил руки и окончательно принял во внимание, что выбраться отсюда нельзя, и что он – заложник этого ужасающего города.
Но я так просто не сдамся.
Меня разбудили ритмичные толчки в правое плечо, не больные, но достаточно ощутимые для того, чтобы открыть глаза и недовольно покоситься на нарушителя спокойствия.