Настал тот момент, когда Сталину пришлось отступить. Генерал Иванов, начальник штаба Главного командования советских войск на Дальнем Востоке, разослал командующим фронтов и Тихоокеанского флота приказ главкома: «Во избежание создания конфликтов и недоразумений по отношению к союзникам Главком приказал: категорически запретить посылать какие-либо корабли и самолеты в сторону о. Хоккайдо». Сталин приказал Деревянко отозвать требование об оккупации Хоккайдо и создании советской оккупационной зоны в Токио. 25 августа Антонов сообщил Дину, что высадка десанта на Хоккайдо не входит в планы советского Генерального штаба[515]. Однако он забыл упомянуть, что еще несколько дней назад эта высадка была центральной частью плана всей советской операции.
Теперь центральное место в планах Сталина занимали именно Курильские острова, и советский лидер принял еще одно решение, предопределившее судьбу японских военнопленных, захваченных в Маньчжурии, Корее, на Сахалине и Курилах. 23 августа советский Государственный комитет обороны (ГКО) выпустил печально известное постановление № 9898 «О приеме, размещении и трудовом использовании 500 000 военнопленных японской армии». До того, согласно приказу Берии от 16 августа, советское командование на Дальнем Востоке отправляло капитулировавших японцев в лагеря для военнопленных. Теперь же, по новому постановлению ГКО, Военные советы Дальневосточных и Забайкальского фронтов должны были отобрать 500 тысяч физически годных японских военнопленных для работы в суровых условиях Дальнего Востока и Сибири. Такэси Томита утверждает, что к тому моменту Сталин уже принял решение об использовании японских военнопленных на тяжелых физических работах, чтобы компенсировать нехватку рабочей силы при послевоенном восстановлении экономики. Однако дата выхода постановления № 9898 дает основания предположить, что это решение было связано с отказом от операции на Хоккайдо. Использование труда военнопленных для тяжелых работ на территории Советского Союза было вопиющим нарушением седьмого пункта Потсдамской декларации, регламентирующего права военнопленных. Необходимо отметить, что в тот момент все это происходило с молчаливого согласия японской администрации и правительства США [Карпов 1997: 36–37; Tomita 2020: 215–216].
Объединенный комитет начальников штабов США реагирует на Курильскую операцию Советского Союза
Утром 23 августа Кук и Халл обсудили ситуацию на Курилах по телефону. Оба они скептически отнеслись к вероятности того, что Сталин согласится на просьбу Трумэна о предоставлении США прав на авиабазу. Кук с Халлом обсудили идею перехода островов Эторофу (Итуруп) и Кунашир под международную опеку, но никто из них не придавал вопросу о Курилах особой важности. Кук сказал: «Наши люди здесь не слишком волнуются по этому поводу». На что Халл ответил: «Лично я не волнуюсь»[516].
После того как Трумэн получил послание Сталина от 22 августа, заместитель госсекретаря Данн позвонил в Военное министерство и заявил: «В высших кругах Государственного департамента созрело мнение, что, если нет веской причины, по которой наши войска должны обеспечить себе эти права на период оккупации, от этого требования следует отказаться». Под «высшими кругами Государственного департамента» подразумевался не кто иной, как Бирнс. Именно Бирнс сыграл ключевую роль в этом вопросе. Хотя историки-ревизионисты зачастую называют его последовательным сторонником жесткой позиции США в отношениях с Советским Союзом, в этом случае Бирнс избрал политику умиротворения[517].
23 августа, вскоре после пяти вечера, Кук и Халл провели еще одну телефонную беседу, в ходе которой сошлись во мнении, что права на авиабазу на Курилах не стоят того, чтобы за них сражаться. Халл сказал, что понимает, почему русские ответили отказом на просьбу правительства США. По мнению Кука, когда русские сказали, что хотят заполучить Курилы, американцы должны были ответить следующее: «Можете оккупировать Курилы, но мы считаем, что Эторофу (Итуруп) и два соседних острова относятся к Хоккайдо». В таком случае русским было бы трудно оспаривать законность претензий США. Халл, в свою очередь, обвинил Госдеп в том, что они «все прохлопали». Госдеп упустил возможность решить данный вопрос, когда для этого были все возможности: во время поездки Гопкинса в Москву или в Потсдаме. Халл признал: «Не могу винить их [русских] за то, что им это не нравится. Честно говоря, лично я не думаю, что это имеет очень большое значение». Кук согласился с ним: «Я тоже. <…> Мы не слишком в этом заинтересованы»[518].
Наконец 24 августа Халл написал Макклою такую докладную записку: «В связи с теперешней позицией, занимаемой маршалом Сталиным, созрело мнение, что США недостаточно сильно заинтересованы в создании авиабазы на Курильских островах, чтобы настаивать на этом требовании». Хотя американцам было бы желательно обладать правами на авиационные базы на центральных Курильских островах для транзита и дозаправки военных самолетов, Халл считал, что «ВВС США не хотят доводить этот вопрос до той стадии, когда потребуется политическое вмешательство. Ни интересы наших оккупационных сил, ни ситуация с передислокацией не требуют от нас придерживаться жесткой позиции по этому вопросу». Линкольн согласился с этой точкой зрения и 24 августа заявил на совещании в Оперативном управлении: «Ввиду всех обстоятельств мы в настоящее время не будем настаивать на этом требовании». Так был закрыт вопрос с Курилами[519]. Когда Советский Союз начал захватывать Курильские острова, американцы не пошевелили и пальцем, чтобы остановить русских.
Загадочный запрос Вышинского
Больше всего Соединенные Штаты боялись, что в результате экспансии СССР в Маньчжурию советские войска соединятся с силами китайских коммунистов. 19 августа Гарриман написал (но так и не отправил) Бирнсу докладную записку, в которой было сказано, что Сталин может «тайно подстрекать Яньань и Монгольскую Народную Республику к активному сопротивлению Чану и США» и планирует установить «независимый и дружественный СССР режим в Маньчжурии и Корее, занятых советскими войсками». Бирнс разделял эти опасения Гарримана. 23 августа госсекретарь США поручил Гарриману встретиться с Молотовым и передать ему, что американцы собираются привести в исполнение Общий приказ № 1, согласно которому японские вооруженные силы обязаны были капитулировать только перед Чан Кайши. Бирнс предложил выпустить совместное заявление от имени правительств СССР и США, что единственной законной властью в Китае является Национальное правительство[520].
Однако, несмотря на опасения американцев, Сталин вовсе не собирался вмешиваться во внутренний китайский конфликт. Будучи верен советско-китайскому договору о дружбе и союзе, только что заключенному с Сун Цзывенем, он признал Национальное правительство единственной легитимной властью в Китае. 18 августа Сталин уже приказал командованию советских войск на Дальнем Востоке разрешить администрации, назначенной Чан Кайши, поднять в маньчжурских городах свои флаги и не препятствовать Национальному правительству в установлении порядка. Однако в том же самом приказе было дано распоряжение: «…склады с продовольствием, горючим, оружием и всяким снаряжением, а также автомашины и другое имущество, захваченное нашими войсками, считать своими трофеями и китайцам не передавать»[521]. По мнению Сталина, Китай еще не созрел для революции, и потому Советский Союз мог действовать там по своему усмотрению.
На предложение Бирнса о совместном заявлении США и Советского Союза о поддержке Национального правительства Наркомат иностранных дел ответил загадочным посланием. 25 августа заместитель наркома А. Я. Вышинский написал Гарриману от имени Молотова письмо, в котором было сказано, что, поскольку предложение Бирнса связано с опубликованием Общего приказа № 1, он хотел бы получить от американцев подтверждение того, что Курильские острова будут включены в район сдачи японских вооруженных сил советским войскам, как было сказано в письме Сталина от 16 августа[522].
Послание Вышинского вызвало у американцев недоумение. Гарриман немедленно ответил Вышинскому, напомнив ему, что еще 19 августа Дин письмом проинформировал Антонова о том, что Трумэн принял поправку Сталина. Затем, продолжал Гарриман, Дин устно сообщил генералу Славину об изменении, внесенном в Общий приказ № 1, и о том, что японское правительство было уведомлено об этой поправке 20 августа. Получив указание от Гарримана, Дин в субботу вечером, 25 августа, встретился с Антоновым и напомнил ему и Славину о том, что в тексте Общего приказа № 1, который он им передал ранее, говорилось о капитуляции Курил перед советским командованием. Гарриман и Дин оба посчитали, что советский Генеральный штаб допустил огромную промашку, забыв известить Наркомат иностранных дел об изменении в тексте Общего приказа № 1. Дин пишет: «Антонов был застигнут врасплох, и я видел, что Славин готов сквозь землю провалиться от стыда. Я попытался выгородить его перед начальством, сказав, что при такой массе документов, которые пришлось переводить, нет ничего удивительного, что эта поправка ускользнула от их внимания» [Deane 1946: 282][523].
Однако на самом деле в дураках оказались сами Гарриман и Дин. В недавно открытых бумагах Сталина содержится письмо Гарримана Молотову, датированное 18 августа и полученное советским наркомом 19 августа, в котором совершенно ясно говорится о согласии Трумэна с предлагаемой Сталиным поправкой о включении Курильских островов в зону советской оккупации[524]. Как говорили в Советском Союзе, эта ошибка «была неслучайной»; скорее она являлась частью хорошо продуманной дипломатической стратегии. Невозможно представить, чтобы Молотов, который, наряду с Гарриманом, был главным посредником при переписке Сталина и Трумэна, не знал об этом важнейшем изменении в тексте Общего приказа № 1. Воспользовавшись предложением Бирнса о совместном заявлении по поводу ситуации в Китае, Сталин через Вышинского еще раз проверил, что его поправка остается в силе, чтобы убедиться в том, что американцы не будут высаживать войска на каком-либо из Курильских островов. Американцы вновь подтвердили, что принимают эту поправку. Таким образом, получив от США гарантии выполнения данного требования, Сталин наконец отдал приказ о приведении в исполнение операции на Южных Курилах, будучи уверен, что американцы не станут этому сильно противиться. Теперь его беспокоила только дата завершения операции, поскольку он не знал, когда американцы планируют провести официальную церемонию капитуляции.
Американцы готовятся к капитуляции Японии
В то время как советские войска быстро продвигались вперед, стремясь установить контроль над как можно большей территорией, американцы не спешили вступать в Японию. Генерал Дуглас Макартур, назначенный главнокомандующим союзными силами, больше думал о том, как поэффектней обставить свой въезд в Японию, чем о том, сколько лишних квадратных миль захватит Советский Союз. Для обсуждения капитуляции Макартур приказал японскому правительству отправить в Манилу делегацию из 16 человек. 19 августа японская делегация прибыла в столицу Филиппин [Craig 1967: 204–217; Kawabe 1979: 265, 267–275].
В Маниле, увидев Акт о капитуляции, японцы были потрясены: текст документа на японском, который должен был подписать Хирохито, начинался со слов «Я, император Японии» – с использованием местоимения первого лица единственного числа
26 августа Антонов внес три поправки к черновику Акта о капитуляции, составленному в Соединенных Штатах. В первых двух поправках говорилось о том, что советские силы будут обладать полной свободой действий в своей оккупационной зоне независимо от политики, проводимой главнокомандующим союзными силами. В третьей поправке Антонова было выдвинуто требование о предоставлении Советскому Союзу права участвовать в решении вопроса о статусе императора[526]. У Сталина были свои планы насчет военнопленных и промышленных активов в зонах советской оккупации, и он намеревался претворить эти планы в жизнь, не оглядываясь на действия США. Что же касается поправки о статусе императора, то Антонов предлагал, чтобы на первых порах император подчинялся исключительно главнокомандующему союзными силами, но впоследствии было бы желательно установить совместную администрацию, стоящую над японским правительством, – так, как это было сделано в Германии. Это была еще одна попытка советского правительства войти в состав регулирующего органа, который будет решать вопросы, связанные с оккупацией Японии. Все это снова говорит о том, что опасения Хирохито и партии мира относительно последствий возросшего влияния Советского Союза в вопросе о статусе императора были отнюдь не беспочвенными.
27 августа на встрече с Гарриманом Сталин спросил американского посла, когда пройдет церемония подписания Акта о капитуляции. Гарриман ответил, что корабли ВМФ США прибудут во внешнюю гавань Иокогамы этим утром. Оттуда они направляются в Токийский залив, где 2 сентября будут подписаны документы о капитуляции. Так Сталин впервые узнал точную дату формальной капитуляции Японии. Эта информация дала ему окончательный срок завершения Курильской операции. Получив поправки Антонова к Акту о капитуляции, Макартур, которого поддержало Военное министерство, поручил Дину ответить на них отказом под тем предлогом, что внесение любых изменений на столь поздней стадии затруднит и без того сложные приготовления[527].
Трумэн и Сталин продолжают препираться друг с другом
Трумэну пришлось не по вкусу послание Сталина от 22 августа. После получения этого письма Белый дом отправил Гарриману такое сообщение: «В настоящий момент президент не намерен отвечать»[528]. Трумэн написал ответ Сталину только 25-го числа, а доставлен он был советскому лидеру не ранее 27 августа. Протоколы телефонных переговоров между Халлом и Куком за 22 августа свидетельствуют о том, что гневное послание Сталина обсуждалось в Вашингтоне на самом высоком уровне. Хотя у нас нет информации о том, как именно президент США готовил свой ответ Сталину, скорее всего при составлении этого письма наибольшее влияние на него оказал Бирнс. Однако мы не знаем, почему Трумэн затянул с отправкой послания до 27 августа. Эти 5 дней сыграли ключевую роль в Курильской операции Сталина.