Малик был не единственным дипломатом, которого держали в неведении. Сато понятия не имел о ходе переговоров между Хиротой и Маликом. Посланная Того 1 июня телеграмма, в которой Сато было дано указание обсудить с Молотовым улучшение японо-советских отношений, чрезвычайно расстроила посла. Отвечая Того телеграммой от 8 июня, Сато откровенно высказал свое мнение, что «нет ни малейшей надежды на то», что отношение России к Японии станет «благожелательным». Он писал, что если русские не выказывали никакого желания улучшить отношения с Японией, когда сражались не на жизнь, а на смерть
Далее Сато коснулся деликатного, но самого важного вопроса – оценки военного положения. Он осмелился заявить: «В условиях современной войны невозможно продолжать боевые действия после того, как наши средства сопротивления были уничтожены». Эти замечания, должно быть, особенно разозлили Того именно потому, что он сам придерживался того же мнения. Но Того знал, насколько сложной была внутриполитическая обстановка в Японии. Один неверный шаг – и правительство могло рухнуть или политики, работающие над достижением мира, могли быть убиты. Любой план, целью которого было окончание войны, должен был получить одобрение армии.
В заключительной части своей телеграммы Сато затронул еще один важный вопрос: Япония оказалась бы совершенно бессильной, если бы Советский Союз решил воспользоваться слабостью ее положения и вступить в войну. Превосходство Красной армии над японской было очевидно даже для гражданского человека. Прежде чем это произойдет, писал Сато, Япония должна предпринять все возможное, чтобы завершить войну, ставя перед собой единственную цель – сохранение кокутай[133][134]. Того считал, что Сато несносен, упрям как осел и совершенно не представляет себе всей сложности ситуации в Японии. Однако поскольку ему некем было его заменить, Того предпочел вести дипломатические переговоры за спиной собственного посла.
Через два дня после второй бесплодной беседы Хироты с Маликом Высший военный совет принял три противоречащих друг другу документа, определявших военную политику Японии: «Основные принципы ведения войны в будущем» и два дополнительных документа, «Национальная мощь в настоящий момент» и «Ситуация в мире». В основном документе делался упор на то, что, хотя США приложат еще больше усилий для победы в Тихоокеанской войне после поражения Германии, Япония сможет нанести противнику такие колоссальные потери, что его боевой дух ослабнет к концу текущего года. Однако этому главному документу противоречил первый вспомогательный отчет, в котором давалась пессимистичная оценка экономического положения Японии, запасов продовольствия в стране, транспортной ситуации и боевого духа нации в целом11.
По поводу намерений Советского Союза во втором документе было сказано, что русские планируют расширить свое влияние на Дальнем Востоке, ударив в самый подходящий момент. С этой целью СССР активно наращивает численность своей армии на маньчжурской границе, готовясь к войне против Японии. Однако авторы этого отчета пришли к выводу, что русские вряд ли скоро приступят к боевым действиям. Самым подходящим моментом для потенциального нападения были названы лето и осень 1945 года[135][136]. Опять мы видим, что этот документ представляет собой любопытную смесь анализа и самообмана. Если Советский Союз действительно собирал громадную армию на Дальнем Востоке, если он ожидал подходящего момента, чтобы напасть на Японию, и если лучшим временем для этого нападения были лето и осень, то из этого логично следовало, что Японии нужно готовиться к такому развитию событий. Тем не менее на основе всей этой информации составители отчета пришли к выводу, что Японии необходимо изо всех сил удерживать СССР от вступления в войну.
Оборона на последнем рубеже, как ее представляли себе армейские офицеры, должна была основываться на фанатичной самоубийственной готовности японцев продемонстрировать превосходство своего боевого духа. Ради этого армия собиралась объявить всеобщую мобилизацию населения. В апреле армия выпустила «Полевое руководство по ведению решающей битвы за Родину». В этом руководстве солдатам было приказано бросать раненых, не отступать, быть готовыми сражаться даже голыми руками и без колебаний убивать всех японских жителей – женщин, стариков и детей, – которых планировалось использовать в качестве живого щита против американцев [По 1982: 8]. Битва за Кюсю должна была стать самоубийственным сражением большего масштаба, чем Иводзима, Гуадалканал и Окинава.
В итоге «Большая шестерка» приняла все три документа, главным из которых был первый, где утверждалось, что Япония продолжит сражаться для сохранения кокутай и защиты внутренних территорий. Чтобы добиться этой цели, японское правительство должно было вступить в активные переговоры с Советским Союзом и сделать ключевыми направлениями внутренней политики всеобщую мобилизацию и подготовку ресурсов для ведения боевых действий. 8 июня эти документы были утверждены на императорском совещании. Данное решение было продавлено армией, и никто не стал протестовать. Судзуки счел, что это адекватная оценка ситуации. Того, которому не дали возможности принять участие в обсуждении этих важных документов, горько сетовал на нерешительность Судзуки. Однако Ёнай считал, что в данной ситуации японское руководство должно быть объединено общей целью, хотя, возможно, уже планировал предать армию в решающий момент. Император во время этого совещания не проронил ни слова[137]. Хотя в итоге все дали свое согласие, это решение побудило партию мира к более активным действиям.
После того как японское правительство выбрало курс на продолжение войны, Судзуки созвал парламент на чрезвычайную сессию, проходившую с 9 по 13 июня. Парламент принял билль о срочной военной мобилизации, и под давлением со стороны правых депутатов Судзуки вынужден был выступить с серией громогласных заявлений о том, что Япония готова сражаться до самого конца. Видя, как Япония уходит в крутое пике, финалом которого станет национальное самоубийство, Того и Ёнай решили сделать что-то, что остановит это падение. 13 июня они согласились, что пришло время приступить к решению третьей задачи, озвученной в решении Высшего военного совета от 14 мая: добиться посредничества Москвы для заключения мира. Кидо одобрил этот план, что помогло Того и Ёнаю убедить согласиться с ним и Судзуки. Япония начала прикладывать все больше усилий для того, чтобы завершить войну с помощью Советского Союза [Shusen shiroku 1977, 3: 69–87; Kurihara, Hatano 1986, 2: 177–178; Hirota Koki 1966: 364].
9 июня министр иностранных дел Того выступил на закрытом заседании 87-й сессии парламента. Речь его сводилась к тому, что до тех пор, пока США настаивают на безоговорочной капитуляции, ключевым для Японии становится вопрос взаимоотношений с Советским Союзом. Того говорил, что если между русскими и их англо-американскими союзниками по коалиции и есть признаки разногласий, то по главным вопросам между ними наблюдается единодушие. Поэтому он предупреждал, что Япония не должна сильно рассчитывать на то, что сможет извлечь преимущества из этого конфликта. Говоря о японо-советских отношениях, Того сослался на речь Сталина, в которой тот назвал Японию агрессором, и заявил, что в связи с расторжением пакта о нейтралитете и переброской войск и боевой техники на Дальний Восток нельзя исключать вероятность того, что СССР нападет на Японию. Что касается пакта о нейтралитете, то он оставался в силе еще 10 месяцев, однако Того считал, что прочность этого договора зависит от того, как будет складываться ситуация. По поводу того, как избежать худшего сценария развития событий, Того заметил: «Нечего и говорить, что сохранение мира на севере является для Японской империи вопросом жизни и смерти», и потому Япония должна предпринять все усилия, чтобы добиться советского нейтралитета дипломатическими средствами. В этом выступлении Того ни слова не сказал о продолжавшихся в то время переговорах между Хиротой и Маликом[138].
Во время выступления Того в парламенте Министерство иностранных дел выпустило отчет, в котором было высказано много интересных соображений. Во-первых, там говорилось, что, поскольку некоторые политики в Вашингтоне выступают за смягчение требования о безоговорочной капитуляции, Япония может воспользоваться этими разногласиями в американской политической элите. Во-вторых, касаясь вопроса об императоре, авторы отчета пришли к верному выводу, что некоторые влиятельные фигуры в американской правящей верхушке склоняются к сохранению императорского строя, считая, что он сыграет положительную роль в будущей оккупации Японии. В-третьих, насчет возможного вступления Советского Союза в войну против Японии в этом документе было сказано, что США теперь полностью уверены в том, что смогут победить Японию без помощи русских, и потому не хотят, чтобы Советский Союз принимал участие в этой войне. Можно предположить, писали авторы отчета, что Соединенные Штаты заключат соглашение с СССР, чтобы предотвратить односторонние действия русских, в случае если Советский Союз решит вступить в войну. Япония не должна сильно рассчитывать на то, что Москва пойдет на такое соглашение с Вашингтоном, поскольку поведение русских в прошлом говорит о том, что они предпочитают иметь полную свободу действий.
Речь Того и этот отчет показывают, что в японском МИДе довольно точно оценивали сложившуюся ситуацию[139].
Стимсон, Грю и Форрестон редактируют требование о безоговорочной капитуляции
В то время как японская «Большая шестерка» тайно решила искать посредничества Москвы, Трумэн 9 июня встретился с китайским министром иностранных дел Сун Цзывенем и официально проинформировал его об условиях Ялтинского соглашения. Президент дал понять, что обязан соблюдать эти договоренности. Сун выразил глубокие опасения в связи с особыми пунктами соглашения, которые ущемляли суверенные права Китая. Сославшись на данные Гопкинсу заверения Сталина в том, что он будет поддерживать Национальное правительство, Трумэн посоветовал Суну договориться с кремлевским вождем. Тогда Сун Цзывень спросил, что решил президент насчет совместного заявления союзников об условиях безоговорочной капитуляции Японии. Трумэн ответил, что всеми силами поддерживает такое обращение, но с ним нужно повременить до тех пор, пока в войну не вступят русские. Также он выразил надежду на то, что это произойдет достаточно скоро, приблизив окончание войны и спася жизни многих американцев и китайцев[140]. В тот момент Трумэн разделял мнение Гопкинса, считавшего, что объявлять ультиматум Японии лучше всего будет сразу после вступления в войну СССР.
Однако влиятельные лица в американском правительстве уже начали обсуждать, как изменить требование о безоговорочной капитуляции, чтобы умеренные японские политики сочли их приемлемыми и согласились как можно скорее завершить войну. Даже после предыдущей неудачной попытки склонить на свою сторону Стимсона, Форрестола и Маршалла 29 мая Грю без устали продвигал идею пересмотра требования о безоговорочной капитуляции. В начале июня Макклой вел «продолжительные» беседы с Грю, который убеждал его: «…мы ничего не потеряем оттого, что предупредим японцев о катастрофических последствиях использования нового оружия, которым мы теперь обладаем, и сообщим им о нашей готовности сохранить в Японии конституционную монархию»[141]. Логично предположить, что Макклой обсуждал эти вопросы со Стимсоном и они решили поддержать кампанию Грю.
Ранее Стимсон возражал против того, чтобы президент выступал с обращением о пересмотре условий безоговорочной капитуляции. Но где-то в середине июня его мнение по этому вопросу изменилось. Близость победы на Окинаве развеяла опасения военного министра, что японцы воспримут смягчение позиции США по поводу безоговорочной капитуляции как проявление слабости. Кроме того, на него наверняка повлиял Гувер. В начале июня Гувер послал Трумэну письмо, копию которого президент передал Стимсону, желая узнать его мнение. Гувер писал, что умеренная японская прослойка, «желающая спасения как нации, так и императора», с большей готовностью согласится на эти условия, если «британцы и американцы смогут убедить японцев, что не собираются выкорчевывать их, уничтожать их форму правления и вмешиваться в их образ жизни». 12 июня Стимсон, Грю, Макклой и Форрестол обсудили вопрос о безоговорочной капитуляции. На этом совещании Стимсон сообщил о соображениях, высказанных Гувером в своем письме. По словам Форрестола, «это был один из важнейших вопросов», и Стимсон был с этим согласен. Теперь военный министр твердо стоял на том, что «нет никаких препятствий к отказу» от требования о безоговорочной капитуляции, если США смогут «добиться решения всех своих стратегических задач, не используя эту формулировку»[142]. Члены «Комитета трех» (Стимсон, Грю и Форрестол) договорились координировать свои действия. На следующий день Форрестол поднял этот вопрос в беседе с президентом. Трумэн ответил, что до своего отъезда на Потсдамскую конференцию хотел бы провести совещание Военного и Военно-морского министерств, Госдепа и Объединенного комитета начальников штабов, чтобы четко определить политический курс и стратегические задачи США в Азии [Mills 1951: 69]. Трумэн прибег к ставшему уже его излюбленным методу реагирования на совет, пришедшийся ему не по вкусу: как только ему предлагали пересмотреть требование о безоговорочной капитуляции, он увиливал от прямого ответа, заявляя о необходимости провести совместное совещание.
Однако давление на Трумэна по этому вопросу продолжало постепенно нарастать. 16 июня Грю послал президенту докладную записку по поводу письма Гувера. В этой записке и. о. госсекретаря умолял президента после завершения битвы за Окинаву выступить с обращением, в котором было бы однозначно сказано, что японцам «будет позволено самим выбрать будущую форму правления». Грю отмечал, что «сохранение трона» и «неприкосновенность» Хирохито скорее всего являются «не подлежащими обсуждению условиями японцев». Без четкого разъяснения, что при безоговорочной капитуляции будет гарантировано соблюдение этих условий, японцы никогда не согласятся прекратить войну[143].
Утром 18 июня, перед совещанием президента с руководством армии и флота, на котором обсуждался план вторжения в Японию, Грю снова встретился с Трумэном и попросил его пересмотреть требование о безоговорочной капитуляции. К разочарованию Грю, Трумэн ответил ему, что отложит свое решение до тех пор, пока эта тема не будет обсуждена на встрече «Большой тройки» [Grew 1952,2:1437][144]. Президент обещал, что этот вопрос будет внесен в повестку Потсдамской конференции. Он снова ускользнул от обсуждения данной темы. Такое постоянное увиливание приводит нас к неизбежному выводу, что Трумэн не хотел пересматривать это требование. Он был исполнен решимости отомстить за унижение при Перл-Харборе, вынудив противника согласиться на безоговорочную капитуляцию. Однако Трумэну еще предстояло найти способ утолить свою жажду мести, сведя при этом к минимуму потери среди американских солдат. У него еще не было на руках всех карт.
В то время как американцы стремились приблизить конец войны, смягчая условия капитуляции, в Кремле изо всех сил пытались войну затянуть. 15 июня Молотов послал Малику инструкции, как вести переговоры с Хиротой:
Вам по собственной инициативе искать встречи с Хирота не следует. Если он опять будет напрашиваться на встречу, то его можно принять и выслушать и, если он опять будет говорить общие вещи, то следует ограничиться заявлением, что при первой же возможности (намек на диплопочту) Вы сообщите в Москву о беседах. Дальше этого идти не следует[145].
Телеграмма Молотова позволяет нам сделать несколько важных выводов. Хотя нарком иностранных дел приказал Малику не искать встреч с Хиротой, он не запретил ему принимать японского дипломата. Также Молотов предложил Малику переслать в Москву предложение японцев не телеграммой, а с дипломатическим курьером, что было самым медленным способом передачи информации. Намерения Молотова были ясны: он хотел использовать переговоры между Хиротой и Маликом для того, чтобы затянуть войну. На фотокопии этой телеграммы видна пометка, оставленная наркомом: «Сталину, требуется утвердить, В. Молотов, 13/VI» и подпись Сталина, означающая его согласие [За кулисами 1990:50]. Не вызывает сомнений, что Сталин и Молотов внимательно следили за переговорами Хироты и Малика. Неуклюжая попытка Того «прозондировать» намерения Москвы, послав к Малику Хироту, непреднамеренно сыграла на руку Сталину.