– Ну что, пришли! – Тоня Мифунэ хлопнула по крылу гидроплана. – Прошу в гости! К армейскому, так сказать, пайку.
Марыся Пшешешенко нерешительно ухватилась за плоскость, встала на центральное каноэ одной ногой, толкнулась в протёртое добела пятно на полусложенном балансире под крылом второй ногой, подтянулась и оказалась на крыле.
Оказалась только затем, чтобы с жалобным писком распластаться плашмя. ВАС-61 «Кайзер-бэй» мучительно долго, как на «имперских горках» провалился куда-то вниз и вбок под грохот шторма и гул напряжённого металла.
– Непривычно, да? – Кавалергард-лейтенант оказалась рядом с ней как раз вовремя, чтобы подхватить. – Это ничего. Достигается упражнением.
Она подняла новую знакомую и на противоходе, всё под тот же гул шторма и поскрипывание металлических тросов на креплениях гидроплана, то ли помогла забраться, то ли закинула в просторную кабину армейского воздушного разведчика.
– Гостевую. – Пока Рысь приходила в себя, её спутница времени зря не теряла. Под нос шибанул запах бренди. – «Антуановка», чернил на спирту не держим, не по гонору. И вот, на закусь.
Из чего бы ни гнали загадочную «Антуановку», пахла она так, как не всякий боярский спецзаказ. А вот слегка неправильной формы кубик загадочной субстанции в дополнение к нему больше всего походил на кусок оконной замазки, щедро присыпанный морской солью и мелкой ржавчиной.
– Что это? – с подозрением в голосе осведомилась Рысь.
– Армейский пайковый шоколад для офицерского состава. По-лётному. Перенагретый с молотой курагой и черносливом, в обсыпке из кристаллической соли под сушёным порошком чили. Первое дело по нынешней погоде. Давай, по-нашему, по-лётному. Глоток на укус. Ап!
Оказалось неожиданно вкусно.
– Юхии! – Тоня Мифунэ отобрала у новой знакомой флягу, повторила уже сама и демонстративно простонала от удовольствия. – А жизнь-то налаживается!
– У кого-то, может, и налаживается, – мрачно сказала Рысь. – А я хочу сдохнуть.
– Первый шторм, и сразу по-взрослому? – догадалась Тоня Мифунэ. – Ну да, тут кто угодно взвоет. Что со мной было, когда первый раз сорок пять узлов с воды повидала, и вспоминать стыдно.
– Я боёв своих настоящих так не боялась, как этого всего, – призналась Рысь. – Мы вон после стоянки загрузились по уши, кто фруктами, кто ещё чем, так шмотки старые в кубрике теперь девать некуда, снаружи на крюках вывесили. Посдувало в дупу. У меня ладно ещё, проживу, а у Верзохиной-Джурай саквояж гербовой улетел. От самой Жени Танаки, платиновая коллекция двенадцатого года, прикинь?
– Погоди, вы на военном судне, в морском походе, – не поверила Мифунэ, – а барахло своё на барашки иллюминаторов снаружи намотали? Только потому, что место под койкой занято жратвой? Саквояж ценой в хорошую фотокамеру? Вот так запросто?
– Ну да, а чего им там было? Погода-то хорошая. Курва.
– Действительно, – хихикнула Мифунэ. – Ну, за упокой!
Накатили за упокой.
– Не люблю качку, – продолжила Рысь. – Ненавижу, курва мать, качку. Жаловалась командиру: на посадку заходить сложно. Качает, говорю. Ну, пока на архипелаг шли ещё. Так он меня, когда вся эта холера началась, на мостик вызвал, к иллюминатору подтащил, там «Ветерок» армейцев на боку лежит градусов под тридцать. Вот это, говорит, называется «качает»!