Книги
Гибель империи. Российский урок
– Знаете, что сделал Гурко?! (заместитель начальника штаба Верховного главнокомандующего) Он прислал сюда вместо четырех полков гвардейской кавалерии три экипажа матросов.
Кровь бросилась мне в лицо: я инстинктивно почувствовал что-то опасное.
– Государь! – воскликнул я. – Это невозможно, это больше чем непослушание. Все знают, что матросы набраны из рабочих и представляют самый революционный элемент.
– Да, да, – ответил Николай II. – Гурко я дам головомойку и кавалерию пришлю»[162].
Генерал Гурко дважды (!) саботировал приказ Императора о переводе в Царское Село Гвардейского экипажа. А ведь это был один из лучших царских генералов, командующий Особой армией, идейный монархист… Но и он в полнейшем помрачении и при этом в восторге от самого себя – спасителя России – не ведал, что творит.
Легко задним числом упрекать Николая II в бездействии. Но посмотрим на февральские события, как их видел сам Император, на те решения, которые он принимал. Заодно перед нами предстанет хроника переворота.
22–25 февраля. Хроника переворота
Итак, 22 февраля по просьбе начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала Алексеева Государь выезжает в Ставку в Могилев. Накануне от министра внутренних дел А. Д. Протопопова Император получает заверения в том, что ситуация в столице находится под полным контролем. Когда Николай II добирается до места назначения, Петроград уже охвачен демонстрациями.
Войскам запрещено стрелять: военный министр Беляев впадал в панику от одной мысли, что трупы на петроградской мостовой могут произвести ужасное впечатление на союзников. Ранее Беляев был кадровым дипломатом.
Утром 25 февраля депутаты Думы выступают с обращением к солдатам: призывают спасти русский парламент от царского произвола. Теперь защитники правопорядка не знают, кого защищать: царское правительство или парламент.
Первые известия о волнениях в столице Император получает только вечером 25 февраля. В 18:08 в Ставку приходит секретная телеграмма от командующего войсками Петроградского военного округа генерала Хабалова: «Доношу, что 23 и 24 февраля, вследствие недостатка хлеба, на многих заводах возникла забастовка… Оружие войсками не употреблялось, четыре чина полиции получили неопасные поранения. Сегодня попытки рабочих проникнуть на Невский успешно парализуются. Прорвавшаяся часть разгоняется казаками»[163].
В то же время министр внутренних дел Протопопов, не любивший огорчать Государя, уверяет в своей телеграмме о подавлении беспорядков. Ему вторит и начальник полиции генерал Спиридович: «Не нужно сомневаться, что выступление это будет ликвидировано в самое ближайшее время»[164].
Но, несмотря на успокаивающие известия, Император реагирует на происходящее решительно и адекватно ситуации. В девять вечера генерал Хабалов получает приказ: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. Николай»[165].
26 февраля. «Мы вступили в революцию!»
Кажется, все не так уж плохо. В 13:40 в Ставке получают телеграмму генерала Хабалова: «Сегодня с утра в городе спокойно»[166].
Приходит письмо и от Царицы. Рассказав о недавних событиях, связанных с дефицитом черного хлеба, она добавляет: «Необходимо ввести карточную систему на хлеб (как это теперь в каждой стране), ведь так устроили уже с сахаром, и все спокойны и получают достаточно. У нас же – идиоты…»[167] Не зря Александру Федоровну даже враги считали умной женщиной.
Николай II пишет супруге: «Надеюсь, Хабалов сумеет быстро остановить беспорядки. Протопопов должен дать ему ясные инструкции»[168]. Речь идет о роспуске Думы: по давно разработанному плану, в случае крупных беспорядков следовало объявить перерыв в работе Думы, чтобы избежать легализации мятежа. Увы, мятеж был уже в разгаре, и Дума на его стороне. Но Император об этом еще не знает.
Зато знает председатель Думы Михаил Владимирович Родзянко. И начинает активно действовать. Его задача – запугать Царя, чтобы выбить из него давно лелеемую им мечту: правительство, подконтрольное Думе, с ним, Михаилом Владимировичем Родзянко, во главе.