Не вызывает никаких сомнений, что забастовка 23 февраля была тщательно спланирована. Как опять-таки справедливо писал Г. М. Катков: «Невозможно было массовое движение такого масштаба и размаха без какой-то направляющей силы»[157].
Алексей Иванович Путилов как член масонской ложи был тесно связан с Бродвейским банкирским сообществом. Один из его лидеров, Герман Леб, в 1912 году призывал «посылать в Россию сотни наемников-боевиков»[158]. В это сообщество входил также банкир Абрам Животовский, дядя Льва Троцкого. По воспоминаниям лидера эсеров В. М. Чернова: «В Америке были собраны большие фонды для русской революции. И в ожидании близких событий мы решили предпринять крупное дело по технической подготовке к будущему стихийному восстанию»[159]. После Февральской революции Путилов активно способствовал движению финансовых потоков сначала в поддержку Керенского, а затем и большевиков.
Массовые увольнения путиловцев сыграли роль спускового крючка. Десятки тысяч рабочих других предприятий хлынули на улицы и присоединились к демонстрациям. Начались погромы хлебных магазинов. Командующий Петроградским военным округом генерал С. С. Хабалов, чтобы снять неожиданное напряжение в городе, приказал немедленно выдать ржаную муку из военных запасов. Казалось, спасительное решение было найдено. Но тут (как по заказу?) забастовал завод «Айваз», на котором как раз выпекали хлеб для петроградских рабочих окраин!
Волнения разрастались как снежный ком. В дополнение к хлебу и дополнительным пайкам протестующие теперь требовали – свержения самодержавия. Появились красные флаги. К толпе присоединились студенты и демобилизованные солдаты.
Появились первые раненые. Но не из демонстрантов, а из числа избитых толпой полицейских и городовых. При этом в более чем двухмиллионном Петрограде насчитывалось лишь три с половиной тысячи городовых. Да и им начальство категорически запрещало применять оружие.
Татьяна Мельник-Боткина напишет в мемуарах: «Рабочие бастовали, ходили толпами по улицам, ломали трамваи и фонарные столбы, убивали городовых. Причины этих беспорядков никому не были ясны. Пойманных забастовщиков усердно допрашивали, почему они начали всю эту переделку. “А мы сами не знаем. Нам надавали трешниц и говорят: бей трамваи и городовых. Ну, мы и били”, – говорили они»[160].
Число демонстрантов на улицах Петрограда росло с невероятной быстротой. 23 февраля их насчитывалось 128 тысяч, 24 февраля – 214 тысяч, а 25 февраля на улицы вышли уже 305 тысяч человек. Остановилась работа 421 предприятия[161].
Столичный градоначальник Балк доложил генералу Хабалову, что полиция не в состоянии остановить скопление народа. С 24 февраля столица перешла под контроль военных.
В разгар восстания в городе присутствовали и большевики. Впрочем, крайне немногочисленные. Их руководители – Шляпников, Молотов (Скрябин), Залуцкий – не предпринимали никаких попыток к восстанию, зато предложили протестующим заранее приготовленные хлесткие лозунги: «Долой войну!», «Да здравствует всемирное братство трудящихся!», «Даешь 8-часовой рабочий день!», «Помещичью землю – крестьянам!», «Долой самодержавие! Да здравствует демократическая республика!».
В те дни в Петрограде и окрестностях было собрано небывалое количество армейских подразделений. Перед ними стояла прямая задача – защитить столицу в случае возможных внутренних беспорядков. Так и должно быть в критические моменты: в сердце страны – самые надежные, преданные трону полки.
Но вот беда: по чьему-то приказу в Петрограде оказались солдаты сплошь как раз самые неиспытанные, нестойкие, из так называемых запасных полков – то есть только что мобилизованные, еле обученные, перепуганные крестьяне. В придачу к этому их содержали не просто в переполненных помещениях, в казармах предельные нормы расселения бойцов были превышены в пять раз (!).
Такое продолжалось не неделю, не две, а месяц за месяцем! При этом выход в город солдатам был запрещен. В этой невыносимой среде свободно действовали агитаторы, внушавшие измученным несчастным мальчишкам, что они – пушечное мясо и их вот-вот отправят на бойню погибать неизвестно за что.
24 февраля на Знаменской площади – ныне площадь того самого Восстания – собралась многотысячная толпа под красными флагами, только уже с политическими лозунгами: «Долой войну! Свобода! Республика!». Митингующие не расходились всю ночь, а на следующий день здесь же было положено начало кровавого действа революционного маховика смерти: толпой был растерзан пристав Крылов. Ответным огнем солдаты убили и ранили несколько человек.
Николая II упрекают в том, что он не подготовился к массовым беспорядкам. Но факты говорят о другом.
5 февраля 1917 года Петроградский военный округ был обособлен от Северного фронта, которым командовал Рузский: этот генерал не пользовался доверием Императора. Для усиления ненадежного Петроградского гарнизона был утвержден срочный план ротации гвардейских частей. Испытанные в боях фронтовики должны были регулярно прибывать на отдых в столицу.
Но высокопоставленные саботажники тоже делали свое дело. Министр внутренних дел Протопопов вспоминал, что накануне отъезда в Ставку Николай II вызвал его в Царское Село.
«Первый раз я видел Государя в таком волнении.