– Я вижу, что красивая, да, но это все реклама, на продажу… В моей семье слишком много актеров, наверное, поэтому я предпочитаю обходиться без грима и позы.
– В твоем случае в этом и нет нужды.
И, словно желая дополнить комплимент, Шим предложил ей сигарету.
– В любом случае, – вернулась к теме Рут, – Капа ведь и сам отчасти поверил в басню о бонвиване-американце? И когда он теперь принимает это дурацкое имечко из трех букв, не подтверждает ли это, что ему удалось вжиться в роль?
– Что
И пока Шим ее утешал, мол, время все сглаживает (хотя, говоря это, он то и дело поправлял очки), Рут подумала, что без Герды этот Боб никогда бы не появился на свет. В начале сказки она играла с Андре, как будто переодевала бумажную куклу, а он не топал ногами и не пытался ей помешать –
Студия на улице Фруадво залита молочным и ровным светом – другого и нельзя ожидать при таком сером небе; идеальный свет для художника, но не для фотоателье. Чики не сетует, что его держат на кухоньке и что ему приходится «развешивать белье» в туалете, бегая все время вверх-вниз по винтовой лестнице с лотком с отпечатками, которые утром предстоит снять. «Нехорошо заставлять мадам Гарай справлять нужду под взглядами испанских или китайских солдат, а если клиент спросит, где туалет, не предлагать же ему уединиться со свеженькими снимками», – говорит Чики.
С ним трудно не согласиться, но Капа неспроста выбрал именно эту студию, напоминавшую ему о золотых временах в доме-пассаже «Пилвакс» в Будапеште, хотя, конечно, то было совсем другое дело: в двух шагах от улицы Ваци, где ходили по магазинам элегантные дамы, и на месте, где когда‑то находилось кафе, известное пристанище революционеров-патриотов 1848‑го. Уже в 1920‑е, в эпоху суетливой элегантности, «Пилвакс» вновь открыл историческую
Рут собиралась спокойно полистать «Пикчер Пост», но, ожидая Чики, засмотрелась в окно: она немного нервничает из‑за того, что́ ей предстоит сказать Капе, и ей надоело ждать – что одного, что другого. Но наконец дверь кухоньки открывается.
– Ну как, видела репортаж в журнале? – спрашивает Чики, макая хлеб в кофе с молоком.
Рут смотрит на него, облокотившись на край стола, прихлебывает кофе и курит, уже более спокойная.
– Как хлеб? Плесени, кажется, не было…
– Отлично! В Будапеште и с плесенью, бывало, ели.
Рут уже собирается взять журнал, но вдруг останавливается, наблюдая, как Чики медленно жует, положив локоть на стол и склонив голову. Может быть, ей следовало бы быть для Герды тем, чем Вайс был для Фридмана, – другом-тенью, навеки благодарным за то, что выбрали его.
Она уже не в первый раз об этом думает, вспоминая давние времена, когда Андре сидел за их столиком в кафе «Дом», стрелял сигарету, а когда у него самого была пачка, предлагал каждой из них по одной, но первой угощал Герду. В какой‑то момент, после неизменного кофе, он начинал рассказывать о приключениях своей юности: «Шайка хулиганов, вроде мальчишек с улицы Пала[128], вот кто мы были; но мы охотно принимали в свои ряды и девочек…» Рут догадывалась, что эти истории он сочинял специально для ее подруги, и Герду они и впрямь веселили: ее впечатлила эта мадьярская эпопея и созданный в ее честь
Это доказал не столько Капа, сколько его «правая рука», чья тонкая рука сейчас прикрывает, будто защищая, свою тарелку с завтраком. Чики Вайс не говорит о своем детстве, но о нем рассказывают его бытовые жесты, жесты военного сироты, усыновленного ровесником-фантазером.
Рут слышала историю Чики, когда Герда еще была жива. История слишком слезливая, на вкус Андре, если бы он не разбавил ее юмором: Вайс-отец пал за императора Франца-Иосифа, причем пал с лошади, другими словами, был убит габсбургским копытом. Его первенца отдали в сиротский приют, потом, на время учебы в
Да, друзья познаются в беде. Письмо с соболезнованиями от Кати Хорны прибыло на улицу Фруадво из Испании, где она работала фотографом для анархистской прессы. Телеграмма от Евы Бесньё – из Амстердама (БАНДИ ЗДЕСЬ ТЧК НЕ ВОЛНУЙСЯ ТЧК): когда Капа испарился после похорон, именно она успокоила Чики, а с ним и Рут, которая тут же бросилась оповещать всех друзей, кто тревожился за него.
В беде настоящие друзья узнают друг друга. Благодаря Чики Вайсу Рут открыла для себя Банди, когда он взял ее в студию вскоре после похорон.
Она далеко не сразу научилась воспринимать его всерьез, по крайней мере настолько, насколько он того заслуживал. Но, впрочем, разве Герда поначалу не отнеслась к нему так же?