Скованная стужей Москва стала в те дни для Димитрова чем-то большим, чем «столицей мирового пролетариата», как он называл её в своих пропагандистских статьях. Москва, с которой он разделил свои утраты и своё одиночество, ощущалась как единственное и желанное прибежище для него — безвестного странника под небом чужбины…
Памяти Ленина Димитров посвятил статьи, опубликованные в «Бюллетене Балканской коммунистической федерации» и журнале «Красный Интернационал профсоюзов».
Болгарские дела начали обсуждать в ИККИ 29 января. Ход двухнедельной дискуссии оказался в значительной степени предсказуемым. Рассматривались политические, технические, организационные и финансовые возможности нового восстания. Собравшийся 14 февраля Президиум ИККИ принял предложения по болгарским делам и указал на неизбежность вооружённого выступления, хотя его сроки не оговаривались. В Москве, Вене и Софии началась практическая подготовка восстания{76}.
Очередная встреча Коларова и Димитрова с эмигрантскими руководителями Земледельческого союза Н. Атанасовым и Хр. Стояновым завершилась соглашением между заграничными структурами двух партий, в котором восстание объявлялось «единственным выходом из создавшегося в Болгарии кризиса власти». Большие надежды возлагались на Внутреннюю Македонскую революционную организацию. Коммунисты полагали, что борьба ВМРО против правительства Цанкова объективно способствует созданию революционной ситуации в стране, а руководители ВМРО были не против заполучить новый канал поставки оружия. По рекомендации Милютина Димитров несколько раз обсуждал пути взаимодействия с приезжавшими в Вену «федералистами» — сторонниками вхождения будущей свободной и единой Македонии в состав Балканской федерации. Многие из них находились под влиянием коммунистических идей и даже состояли в компартии. «Федералистом» был и знаменитый воевода Тодор Паница, о котором Димитров отзывался как о «правильно ориентированном» союзнике.
Угли мщения за сентябрьское поражение не просто тлели, но пылали ярко. Признавая сегодня отсутствие объективных условий для нового восстания, не забудем о неутихающем правительственном терроре, обострявшем желание ответного удара. Спустя два года Коларов признается: «Пройдя через огонь, мы стали смелыми до безрассудства. Бомба, яд, расстрел — вот наша новая психология. Это ли левизна? Нет, это требование революции».
В конце мая 1924 года, когда Димитров уже находился в Вене, из Софии пришло известие о кончине Димитра Благоева. Получив скорбную весть, Георгий подумал, что эта смерть окончательно подводит черту под тем периодом болгарского революционного движения, который вошёл в историю как период теснячества, и ещё острее ощутил неизведанность пути, на который ступила партия Благоева, назвав себя в 1919 году коммунистической. В длинном письме Коларову он подробно описал траурную церемонию. «Никогда ещё не видела София таких похорон, — сообщил он. — У Народного дома многотысячная толпа опустилась на колени и стояла так несколько минут, пока проходило шествие. Это была трогательная и внушительная демонстрация против бешеной реакции»{77}.
Находясь в отдалении от своих соратников, ведущих «кротовую работу» в Болгарии, Димитров прекрасно сознавал, насколько она сложна и опасна. Закон о защите государства оценивал участие в революционных организациях пятнадцатью годами тюрьмы, за революционную пропаганду в армии полагалась смертная казнь. Однако идея борьбы с антинародным режимом вербовала в ряды Болгарской компартии новые силы, главным образом молодых людей, жаждавших посвятить себя справедливой борьбе. Состоявшаяся в мае 1924 года на горе Витоша нелегальная партийная конференция выдвинула подготовку вооружённого восстания в качестве непосредственной задачи партии. Убеждённость в том, что восстание неизбежно в ближайшие месяцы, высказали политический секретарь Иван Манев и другие члены ЦК, а также руководитель Военного центра Коста Янков.
Памятуя о серьёзных просчётах в подготовке Сентябрьского восстания, Янков взялся задело с основательностью опытного боевого офицера. Страну разделили на военные округа, районы и подрайоны, в которых создавались боевые дружины, четы и «шестёрки». Перед ними ставилась задача военной подготовки будущих повстанцев и проведение «наказательных акций». Создавали тайные склады оружия, боеприпасов и взрывчатки, налаживали курьерскую службу. Благодаря «своему человеку» в царском дворце Военный центр сумел добыть шифры военного министерства и министерства внутренних дел.
Эмигрантские будни Димитрова были до предела заполнены разнообразной работой. Благодаря его статьям в европейских газетах и письмам, адресованным правительствам и общественным деятелям Румынии, Греции и Турции, удалось спасти сотни болгарских беженцев. В Югославии на средства, полученные от МОПР[40], для них устраивались общежития, мастерские и столовые. Около 1200 повстанцев нашли приют в СССР.
На прекрасном голубом Дунае
О новом назначении Димитров узнал постфактум: без всякого предварительного разговора или хотя бы уведомления Президиум ИККИ утвердил его представителем Коминтерна при Австрийской компартии. Больше всего он был удивлён тем, как мог Коларов, будучи членом Президиума, допустить столь неуместное во многих смыслах решение. Разговорный немецкий, да еще в варианте
Вынужденный подчиниться, Димитров попытался оговорить условия новой работы: поскольку положение в Австрийской партии требует срочного вмешательства Коминтерна, он готов принять мандат на короткое время, но надеется, что Коларов уладит в ИККИ вопрос о более подходящей кандидатуре. Так и написал Василу 10 апреля 1924 года{78}.
Перед новым представителем ИККИ в Австрийской компартии товарищем Освальдом предстала удручающая картина. Маленькая партия, раздираемая фракционной борьбой, находилась на грани раскола. Две группы враждовали из-за доверия к действующему составу ЦК. Дело дошло до намерения проводить первомайские акции по отдельности. «Все мои усилия (а они были поистине сверхчеловеческими) примирить две стороны, внести хотя бы относительное успокоение и добиться функционирования ЦК оказались напрасными, — докладывал Димитров Коларову уже через две недели после назначения. — До позавчерашнего дня я ещё надеялся, что небольшие изменения в составе ЦК позволят преодолеть фракционные трудности, теперь же стало ясно, что полумерами не обойтись. <…> По моему мнению, Президиум Коминтерна сам должен поимённо определить состав ЦК, не включая в его состав больных и тронутых умом фракционеров, а также сомнительных коммунистов, повинных в нарушении единства и дисциплины в партии». Далее Димитров назвал фамилии восьми кандидатов, способных «объединить вокруг себя здоровую часть обеих фракций и немногочисленные нейтральные элементы», а также «внести в партийную массу хотя бы относительное успокоение, чтобы появилась возможность приступить к позитивной работе и систематической деятельности по окончательной ликвидации столь глубокого и болезненного кризиса в партии»{79}.
Представленный Димитровым план оздоровления австрийской партии весьма показателен. Не будучи склонен к скоропалительным решениям и «административному нажиму», Димитров не принял сторону какой-либо одной группы, а озаботился выявлением и объединением здоровых элементов, чтобы сохранить партию как целое. Согласно воспоминаниям очевидцев, он стал встречаться один на один с наиболее активными коммунистами, чтобы выяснить, кто способен заниматься организационно-пропагандистской работой. Устраивались также скромные пикники в Венском лесу. Освальд на таких пикниках обычно наблюдал и слушал, ограничиваясь лишь короткими репликами. Таким образом, картина постепенно прояснялась.
Иоганн Коплениг, секретарь коммунистической организации Верхней Штирии, всегда иронически относился к пустым перепалкам. Однажды сказал Освальду со смехом, что предпочитает набить литературой старый рюкзак да отправиться в пропагандистский поход. Димитров, сам исходивший в молодости немало горных тропок с подобными целями, сразу же почувствовал симпатию к этому человеку дела.
Терпеливая тактика Освальда через несколько месяцев дала плоды. Удалось предотвратить раскол, провести партийный съезд и обновить ЦК, который возглавил Иоганн Коплениг.
В июне 1924 года Георгий Димитров снова в Москве. Он участвует в работе V конгресса Коминтерна, после которого по установившейся традиции состоялся очередной конгресс Профинтерна, третий по счёту. Однако профсоюзное движение к тому времени стало уходить на периферию политических интересов нашего героя, на передний план выдвигается работа по линии Коминтерна.
В докладе о деятельности и тактике Исполкома Коминтерна, представленном Г. Е. Зиновьевым, и во многих выступлениях делегатов говорилось о неудавшемся прошлогоднем восстании в Германии. Вина за поражение была возложена на социал-демократическую партию. Видимо, именно тогда Димитров впервые услышал из уст Зиновьева метафору, которая будет на все лады повторяться долгие годы: «Фашисты — это правая рука, а социал-демократия — левая рука буржуазии». Столь же бескомпромиссно развенчал председатель ИККИ тактику единого фронта: «Обнаружилось, что некоторые партии, некоторые товарищи не умели и не хотели понять, что тактика единого фронта является для Коминтерна только методом агитации и мобилизации масс». Рабочее правительство он именовал псевдонимом диктатуры пролетариата, не более того{80}.
На пленарных заседаниях конгресса Димитров не выступал. Но Васил Коларов высказал фактическое несогласие с точкой зрения Зиновьева. Он заявил, что единый фронт в Болгарии понимается как революционный союз рабочих и крестьян, что тактика единого фронта осуществляется практически «во всех направлениях и во всех разновидностях». Два месяца спустя на переговорах с руководящими деятелями БЗНС в Праге Димитров предложит земледельцам широкую платформу сотрудничества с целью свержения правительства Цанкова и «установления республиканского демократического народного правительства, исходящего из среды рабочего класса и сельской массы». Правда, столь смелое определение вызвало болезненную реакцию нелегального ЦК БКП, и Димитров был раскритикован за «уступки» земледельцам.
Необычный отпечаток на работу конгресса наложила недавно окончившаяся в РКП(б) острая дискуссия по экономическим вопросам. Её итоги были подведены на XIII партийной конференции, которая осудила политическую позицию и действия Л. Д. Троцкого. Зарубежные коммунисты остро реагировали на возникшие в партии большевиков разногласия. В принятой конгрессом резолюции говорилось, что «нанесение ущерба пролетарской диктатуре и РКП равносильно покушению на завещание Ленина — самое дорогое для коммунистов всего мира». Димитров тоже принял близко к сердцу разногласия в руководстве большевистской партии. Ведь он видел в этой партии гаранта будущих революционных преобразований во всём мире, в том числе и в Болгарии. Да и личные его воспоминания о Троцком, который приезжал в Болгарию во время Первой мировой войны, были далеко не радужными. Яркая личность Льва Давидовича произвела тогда большое впечатление на Георгия, но в то же время он отметил безапелляционность его суждений и стремление поучать собеседников.