Коммунисты отвечали террором на террор. ЦК учредил осенью 1924 года специальный карательный орган под названием «Чека», который выносил приговоры предателям и провокаторам, а затем «обезвреживал фашистские элементы». Первоначально в нём состояли Станке Димитров (Марек), Иван Минков и Вылко Червенков. По приговору «Чека» были казнены прокурор Софийского окружного суда, один из видных деятелей «Сговора», и полицейский провокатор. Акции возмездия проводили также местные партийные организации и партизанские группы ВМРО, находящиеся под влиянием коммунистов.

После разговоров с Мареком Димитров встревожился. «Вследствие усиления террора опасность перерождения нашей борьбы в индивидуальные акты становится сегодня серьёзной, — пишет он Коларову. — Мы уже обратили внимание ЦК на эту опасность». В следующем письме он снова возвращается к тревожащей его теме: «Из приложенного письма Янкова и из другого, которое сейчас не могу тебе послать, видно, что у наших существует известный уклон в направлении индивидуального террора. Во втором письме Янков недвусмысленно высказывается по поводу гибели Гичевой: „Наше утешение в том, что мы дорого отплатим за неё“. Невольно это воспринимается как вопрос мщения. Этот уклон крайне опасен, и на него следует немедленно реагировать»^{88}.

Маховик взаимного обмена смертельными ударами, когда каждый является ответом и одновременно провокационным вызовом, раскручивался всё сильнее. Противостояние превращалось в кровавую вендетту, не имеющую конца.

Самым главным, что узнал в те дни Димитров от Марека, был замысел мощного взрыва в соборе Св. Недели[42]. Глава Военного центра Коста Янков доложил о нём в ЦК уже после того как взрывчатка, при содействии церковного пономаря, коммуниста Петра Задгорского, была размещена под куполом собора. На том заседании Манев заявил о своём несогласии с планом Янкова, поскольку такой вызывающий акт мог дать Югославии повод для вторжения в Болгарию, чтобы «навести порядок» у соседей. Марек согласился с Маневым и заявил, что теракт может иметь смысл только в связи с началом восстания, но оно не планируется. Решение отложили до той поры, когда соберутся все члены руководства. Потом Марек уехал, намереваясь получить в Вене и Москве ответ на вопрос, как быть. О том, что теперь происходит в Софии, ему не известно.

Как не раз заявлял впоследствии Георгий Димитров, он сразу высказался против террористического акта, выслушав Марека. Документально это ничем не подтверждается, однако негативное отношение Димитрова к увлечению ЦК БКП организацией индивидуальных акций не вызывает сомнений. «Принимая во внимание, что Иван Манев — политический секретарь, а руководство Военной организацией в руках Янкова, лично я очень опасаюсь за руководство партией в эти чрезвычайно тяжёлые времена», — с тревогой писал он еще в июле 1924 года.

Теперь его опасения подтвердились, но он не чувствовал удовлетворения от такого предвидения.

Димитров приехал в Москву вслед за Мареком. Балканская комиссия ИККИ в резолюции по болгарскому вопросу предписала ЦК БКП отказаться от подготовки вооружённого восстания и перейти к массово-политической работе; свести деятельность Военной организации к самообороне и охране партийных мероприятий; теракты допускать лишь в отношении предателей и провокаторов. Марек сообщил в ЦК, имея в виду проектируемый взрыв: «С большой работой здесь не согласны». Коларов убеждал членов ЦК преодолеть чувство боли за погибших товарищей, которое порождает мысль об отмщении: «Партия отомстит, когда победит»^{89}. Но аргументы, похоже, уже не действовали. Красный террор против белого террора — и никак иначе!

То самое хрестоматийное ружье, которое уже появилось на сцене, не могло не выстрелить. И оно выстрелило. После очередных разгромов нелегальных квартир партии и убийств активистов Военный центр принял решение привести в действие адскую машину, чтобы одним ударом «обезглавить гидру». Представился подходящий момент: 16 апреля (то был Великий четверг перед Пасхой) на панихиду по убитому генералу Георгиеву, одному из основателей «Военной лиги», должны были явиться члены правительства во главе с премьером Цанковым и сам царь Борис. «Беру на себя историческую ответственность!», — патетически воскликнул Янков и дал команду действовать.

Александр Цанков свидетельствует: «По православному ритуалу церковный служитель раздал свечи, начиная с меня, как будто считал нас. Подавая свечи, внимательно посмотрел на каждого… Мы, министры, расположились в два ряда, как полагается по протоколу. Позади нас стояли официальные и должностные лица, храм был забит народом, были женщины и дети. Служитель передвинул гроб с покойным ближе к алтарю, так что мы, министры, автоматически сместились на несколько шагов вперёд и оказались точно под куполом собора, где была заложена адская машина с 30–40 килограммами взрывчатки»^{90}.

От взрыва страшной силы крыша собора рухнула. Но высшие чины правительства, включая премьера, даже не получили серьёзных ранений. Пострадала, в основном, публика, находившаяся позади министров; под обломками погибло 134 человека[43].

Царь Борис на панихиде не присутствовал. Впоследствии это обстоятельство породило неожиданную версию о том, что он был в курсе событий и рассчитывал чужими руками избавиться от «лигарей», чтобы привести к власти гражданское правительство.

Уже вечером 16 апреля министр внутренних дел Русев объявил, что взрыв собора устроен БКП и её союзниками, хотя к тому времени ещё не был арестован ни один из организаторов теракта. Правительственное коммюнике указало на Коминтерн как на вдохновителя террористов. Дело в том, что в начале апреля болгарские газеты опубликовали некую «секретную инструкцию» Коминтерна, попавшую в руки полиции после разгрома конспиративной квартиры БКП. «Инструкция», предписывавшая БКП поднять 15 апреля вооружённое восстание, оказалась фальшивкой, но дело своё сделала. По случайному совпадению, именно 15 апреля Исполком Коминтерна с участием Басила Коларова и Георгия Димитрова снял курс на вооружённое восстание в Болгарии.

Узнав о взрыве из газет (связи с ЦК не было), Коларов и Димитров опубликовали заявление от имени ЦК и Загранпредставительства партии, в котором категорически отвергли обвинение в том, что БКП собиралась поднять вооружённое восстание, подчеркнув, что коммунисты никогда не считали индивидуальный террор основным методом своей борьбы. Но рог загонщика протрубил, и охота началась.

«Отмщение режима было страшным. Ещё 16 апреля в стране было введено военное положение, которое действовало вплоть до 25 октября 1925 г. За короткое время по предварительно составленным спискам арестовано около 13 тысяч человек, половина которых осуждены. Проведено несколько шумных показательных процессов. Кроме того, военные суды по „ускоренной процедуре“ издают множество смертных приговоров. Коммунистическая партия и левые земледельцы теряют самых значительных людей. Велико число убийств без суда и приговора»^{91}.

Газеты смаковали подробности, называли всё новые и новые фамилии, и перед Георгием Димитровым проходили дорогие образы погибших. Темелко Ненков, давний товарищ, шахтёр из Перника… Иван Недялков, бывший представитель партии в Исполкоме Коминтерна… Николай Петрини, сын русского офицера, один из вождей левицы БЗНС — его бросили живым в горящую топку… Владимир Благоев, сын патриарха болгарского социализма… Сгинул и Тодор Димитров, связной ЦК с Загранпредставительством партии, — третий сын, отнятый у матушки Парашкевы беспощадным веком… В перестрелке с полицией погибли Коста Янков, Иван Манев, Иван Минков, Димитр Грынчаров… На софийской площади повешены Пётр Задгорский, Георгий Коев и Марк Фридман. Перед смертью Фридман заявил, что гордится своей принадлежностью к БКП, но не является чуждым орудием, так как Коммунистический Интернационал — не государство, а содружество рабочих…

Секретарь ЦК Христо Кабакчиев, находившийся в тюрьме с 12 сентября 1923 года, избежал смерти только благодаря вмешательству британской парламентской делегации.

Цель правительства состояла не только в выявлении и наказании виновных, но и в удалении с общественной арены политических и идейных противников, не имевших отношения ни к подготовке взрыва, ни к деятельности компартии. Жертвами расправ стали известные в Болгарии поэты и журналисты, голосом которых говорила оппозиционно настроенная интеллигенция, — Христо Ясенов, Сергей Румянцев, Иосиф Хербст и Гео Милев[44].

Кровавая вакханалия в Болгарии вызвала возмущение общественности во многих странах Европы. Многочисленные статьи Георгия Димитрова в европейской печати и его письма к политическим и общественным деятелям не остались безответными: во многих странах были созданы комитеты в защиту жертв фашизма и белого террора в Болгарии. В них принимали участие Анри Барбюс, Альберт Эйнштейн и другие известные люди. Документальная книга Барбюса «Палачи» была переведена на многие европейские языки, в том числе и на русский.