В лихорадке первых эмигрантских дней Васил Коларов и Георгий Димитров подготовили «Открытое письмо рабочим и крестьянам Болгарии»{73}. В нём подчёркнут народный характер восстания, ставшего следствием правительственного террора. В этих условиях Коммунистическая партия, «хотя и сознавала все трудности борьбы и недостатки организации, будучи партией трудового народа, не могла поступить иначе, кроме как поддержать дело народа…» Теперь, после поражения восстания, предстоит организованная вооружённая борьба с теми, кто «9 июня совершили
Димитров сам набрал текст «Письма» в одной из типографий югославского города Ниш. Затем отпечатанные листовки были доставлены в пограничный Цариброд, откуда болгарские железнодорожники переправили тираж в Софию.
Контуры будущего представлялись Георгию очень и очень неясными. Несколько сентябрьских дней превратили его из руководителя легальных профсоюзов в политического эмигранта, из депутата парламента — в преследуемого мятежника, из гражданина своей страны — в бездомного скитальца. Люба по-прежнему находилась в Самокове, фактически под домашним арестом, о других родственниках ничего не было известно. Особенно беспокоила судьба брата Тодора, сотрудничавшего с Военным центром партии.
В Югославию перебралось около тысячи повстанцев. На окраине города Ниш возник болгарский лагерь, устроенный с помощью югославских коммунистов. От эмигрантов Димитров постепенно узнавал подробности подавления восстания. Георгий Дамянов, командир отлично показавшей себя в боях Лопушанской дружины, рассказал, что в Фердинанде школы превращены в застенки, каждую ночь людей выводят на расстрел. В Ломе арестованных связали длинной верёвкой и прогнали по городу, как стадо, на экзекуцию. В Елисейне участников восстания и заподозренных в помощи повстанцам сбрасывали со скалы. А в Лопушне, родном селе Дамянова, каратели устроили «кровавое хорб»: арестованных выводили группами на сельский майдан, заставляли танцевать под музыку и вели отстрел…
Рассказы соотечественников множили бессильную ярость, подавить которую можно было единственным способом — приближением будущей победы. Коларов и Димитров продумали следующий план восстановления жизнедеятельности БКП: за границей образуется временный партийный центр, который поможет возродить разгромленные партийные комитеты в стране; он же послужит связующим звеном с Исполкомом Коминтерна, он же будет работает с политэмигрантами, он же поведёт за рубежом пропагандистскую кампанию. О переоценке действий ЦК и Военно-революционного комитета, поднявших людей на не подготовленное должным образом вооружённое выступление, не помышляли. Тот и другой стояли на прежней точке зрения: отказ от вооружённого восстания означал бы для партии потерю своего революционного естества, политическую смерть.
В разрозненных группах Земледельческого союза, сохранившихся после репрессий, шёл процесс самоопределения: левые проявляли готовность сотрудничать с коммунистами, правые надеялись на смягчение режима и возврат к легальной работе в рамках закона. Коларов и Димитров встретились с эмигрантскими деятелями БЗНС Александром Оббовым и Костой Тодоровым. Присматривались друг к другу, зондировали почву. Те и другие держали в уме одно: чей перевес ожидается в будущем рабоче-крестьянском (или крестьянско-рабочем?) правительстве. Делёж проектируемых портфелей в той ситуации выглядел, мягко говоря, преждевременным, но считался необходимым условием для договорённости о совместных действиях.
Предстояло избрать надёжное место пребывания задуманного партийного центра, поскольку Белград для этой цели совершенно не годился. Правительство Пашича хоть и предоставило приют противникам узурпатора Цанкова, но вряд ли станет терпеть присутствие в стране иностранной коммунистической организации, связанной с Советским Союзом. Наиболее приемлемым вариантом во всех отношениях представлялась Вена, где находился пункт связи ИККИ.
Беспокоило молчание Москвы. Оценка Коминтерном восстания и действий партийного руководства долго оставалась неясной. Приехав в Вену и встретившись с Милютиным и Абрамовичем, руководители неудавшегося восстания узнали о причинах молчания. Исполком Коминтерна обратился к рассмотрению ситуации в Болгарии с опозданием, уже после того как восстание потерпело неудачу. Не зная, что всё кончено, в Москве разработали план помощи повстанцам. Политбюро ЦК РКП(б) по докладу Зиновьева постановило послать в Болгарию военных специалистов из числа болгарских эмигрантов и, как только будет установлена связь с восставшими, немедленно переправить им оружие, «которое лежит в Севастополе, приготовленное для Болгарии»{74}. Только 4 октября открылась горькая правда. Но события в Болгарии остались на периферии внимания председателя ИККИ и его соратников, занятых подготовкой вооружённого восстания в Германии, успех которого должен был вызвать европейский революционный пожар.
Поскольку разбор болгарских дел откладывался, можно было оглядеться и подумать, чтобы приехать в Москву с готовым планом восстановления партийных сил. На первом заседании наскоро собранного Заграничного комитета БКП (в его состав вошли Басил Коларов, Георгий Димитров и Георгий Михайлов) Коларов объявил, что в стране необходимо как можно быстрее сформировать подпольный ЦК из людей, оставшихся верными революционному курсу. Правительство Цанкова вынуждено будет провести выборы, политический режим станет постепенно смягчаться, многие товарищи выйдут из тюрем, появится возможность восстановить партийные ряды. Загранкомитету надо наладить в Вене выпуск газеты «Работнически вестник», организовать работу комитета помощи жертвам террора, обеспечить надёжную связь с Болгарией.
Важнейший политический вывод, сделанный на том заседании, состоял в том, что в Болгарии существуют условия для нового вооружённого восстания. Ошибочность такой скороспелой оценки можно отчасти объяснить желанием ободрить коммунистов, вселить в них уверенность в неминуемом падении режима Цанкова. Однако не исключено, что на партийное руководство оказывали давление представители Коминтерна, чья точка зрения совпадала с оптимистичным, но совершенно беспочвенным заявлением Зиновьева о «начале периода интенсивной партизанской войны в Болгарии».
Вскоре Коларов уехал в Москву, и Димитров фактически возглавил работу Загранкомитета. Он писал статьи, рассылал в международные организации материалы о терроре в Болгарии, анализировал публикации зарубежных газет, налаживал конспиративные связи, поддерживал контакт с Коларовым. Только в день выхода первого номера газеты «Работнически вестник» — а это произошло уже 27 октября — Георгий сделал себе небольшой подарок: вечером зашёл выпить кружку пива в скромное заведение, куда заглядывали лишь портовые рабочие да водители такси. Внешне он и сам походил на шофера: потёртая кожаная куртка, кепка, начавшие отрастать усы. Он положил газету перед собой и время от времени ласково поглаживал листок тонкой до прозрачности бумаги, удобной для нелегальной перевозки. Шрифт был мелкий, но отчётливый, под заголовком указан адрес для писем — разумеется, подставной.
В ноябре — декабре Димитров напечатал в «Работнически вестнике» цикл небольших статей — «После восстания», «Кто управляет Болгарией?», «Что предстоит?», «Единый фронт», «За кулисами». Так же как в статьях о едином фронте, опубликованных накануне восстания, Димитров и в данном случае не сводит свою задачу к агитационно-пропагандистскому эффекту, хотя его темперамент пульсирует в каждой фразе этих насыщенных экспрессией текстов. Он стремится проанализировать меняющуюся политическую обстановку в Болгарии, извлечь уроки из опыта вооружённого народного выступления, сделать практические выводы для текущей работы партии.
Страна имеет в сущности два правительства, считает автор. Официальное правительство профессора Цанкова представляет собой завесу, за которой скрывается «Конвент десяти», фактически управляющий страной, имея в своих руках военное министерство, министерства внутренних дел и иностранных дел. Установленный в Болгарии режим Димитров прямо именует «буржуазно-фашистской властью», «военно-фашистской диктатурой» (в «Открытом письме» использовались другие определения — «белогвардейское правительство», «узурпаторское правительство»)[39]. Для победы трудового народа над этой свирепой властью, утверждает он, требуются подлинный единый фронт, возможность быстрого вооружения масс, единое политическое руководство ими и полная готовность в подходящий момент выступить с оружием в руках. Однако всё зависит прежде всего от того, как скоро сумеет Коммунистическая партия восстановить свои расстроенные ряды и обеспечить единство в своём руководстве и всей деятельности.
Но оказалось, что далеко не все члены наскоро сформированного в Болгарии нового нелегального ЦК приняли предложенный Загранкомитетом план действий. Приехавший в Вену Тодор Луканов сообщил: решено понизить статус Загранкомитета, превратив его в Заграничное представительство партии, прекратить выпуск «Работнически вестника». Димитров был удивлён. Что могут сделать в Болгарии несколько загнанных в глубокое подполье руководителей полуразрушенной партии, не обладающие финансовыми и материальными ресурсами и средствами связи, не опирающиеся на сеть низовых ячеек? Заграничный же центр, располагающий поддержкой ИККИ, способен помочь решить все эти вопросы. Но пришлось подчиниться.
Критика прозвучала и с другой стороны: избранные в Народное собрание по единому списку с левыми земледельцами коммунисты упрекали Коларова и Димитрова в авантюризме и возложили на них вину за провал восстания.
Единственным способом восстановления жизнедеятельности БКП, полагал Димитров, является сочетание легальных и нелегальных форм работы. То есть, одновременно с тщательной подготовкой нового восстания надо строить легальную партию и независимые профсоюзы, формально не связанные с партией. В этом политическом камуфляже явственно просматривается усвоенный Димитровым опыт российских большевиков, чья тактика нередко предусматривала наличие параллельных организационно-пропагандистских структур, одна из которых играла роль фасада, другая же служила истинным целям партии.
Однако надежда на созданную коммунистами легальную Партию труда не оправдалась. Принятый по инициативе правительства Закон о защите государства, нацеленный на предотвращение любых попыток изменить государственный строй, действовал эффективно. В соответствии с ним не только БКП, но и Партия труда, а также комсомол, кооператив «Освобождение» и ОРСС были запрещены, а их имущество конфисковано.
В конце ноября Любе с помощью Стефана Барымова удалось получить разрешение на выезд в Югославию. В сопровождении брата, Николы Ивошевича, она покинула Болгарию. Третьего декабря Георгий встретил жену на Венском железнодорожном вокзале. Из соображений конспирации им пришлось поселиться в разных квартирах (паспорт Георгия, наскоро сработанный в Нише, был ненадёжен). Три года назад они могли позволить себе прогулки по бульварам Ринга и тихим аллеям Пратера, теперь же Георгий вынужден был проводить время в четырёх стенах, довольствуясь краткими рейдами в какое-нибудь кафе для деловых встреч.
Состояние здоровья Любы не внушало оптимизма. «Моя Люба приехала сюда совершенно расстроенная и разбитая вследствие страшных переживаний, — пишет Димитров Коларову в Москву. — Необходимо основательное и продолжительное лечение, чтобы её спасти. После того как она почти 20 лет делила со мной все трудности моей жизни, столь беспокойной и полной опасностей, я чувствую себя обязанным сделать всё необходимое для её спасения». Далее Георгий обращается к своему товарищу с просьбой найти для него взаимообразно 200–250 долларов, чтобы купить Любе зимнюю одежду и бельё. Все сбережения были потрачены на её переезд и обустройство на новом месте, взять взаймы не у кого, он даже подумывал продать свою библиотеку («минимум сто тысяч левов»), но кто и когда это сможет устроить? «Из нашего здешнего бюджета аванс взять нет возможности, да и нельзя», — добавляет он, имея в виду бюджет Загранпредставительства{75}. Вероятно, просьба не осталась без внимания товарища.
В январе 1924 года Димитров приехал в советскую столицу. Обсуждение болгарского вопроса было назначено на 22-е число. Но в тот день ИККИ отменил все заседания и принял воззвание к трудящимся мира в связи с кончиной В. И. Ленина. Для участия в траурной церемонии в Горки отправилась делегация Коминтерна, в её состав включили и Димитрова. Когда обтянутый кумачом гроб вынесли на крыльцо белокаменного дома, Георгий оказался рядом. Кинохроника запечатлела его взгляд, обращённый на лицо Владимира Ильича.