Политбюро утвердило план чистки армии и определило судьбу Дамяна Велчева 29 июня. Самым сложным оказалось убедить в необходимости решительных действий союзников по Отечественному фронту, особенно Кимона Георгиева и других лидеров «Звена». Об этом свидетельствуют лаконичные дневниковые записи июня-июля: «Беседа с Кимоном Георгиевым и Д. Беляевым (крупный и серьёзный разговор)»; «Кимон и Кулишев у меня. (Спасают Дамяна)»; «Вечером у меня К. Георгиев, Кулишев, Харизанов и наши — Коларов, Костов, Дамянов. Крупный разговор о смене Д. Велчева».
Ни в дневнике Георгия Димитрова, ни в исследованиях последних лет не содержится убедительных данных о действительных прегрешениях военного министра. После конфликта с МВД в ноябре 1944 года Велчев многократно раскаялся в своих действиях, не раз демонстрировал уважение к Советскому Союзу и Сталину. В дневнике Димитрова есть и такая запись: «Д. Велчев клялся передо мной в верности: „Я никогда не изменю!“»
Однако забота о безопасности государства оказалась на первом месте. Прошлогодний судебный процесс по делу нелегальной офицерской организации «Царь Крум» показал, что в армии не всё благополучно. А в конце июля Димитров получил информацию начальника военной разведки Петра Вранчева о раскрытии другой глубоко законспирированной офицерской организации — «Военного союза». Сорока трём арестованным высшим офицерам, в том числе командующему 2-й армией генералу Кириллу Станчеву, близкому другу министра, были предъявлены обвинения в тесных контактах с политической оппозицией с целью свержения правительства Отечественного фронта. Большинство арестованных дали признательные показания{309}. Вряд ли Вранчев рассказывал Димитрову о том, каким путем были получены признания, но и без этого параллели с «делами» советских военачальников 1930-х годов были очевидны.
Тот факт, что большинство арестованных по делу «Военного союза» являлись «звенарями», заставил лидера «Звена» отступить. Второго августа Кимон Георгиев и Георгий Димитров в присутствии Костова, Югова и Дамянова подписали соглашение о реорганизации Военного министерства и мероприятиях по укреплению армии. За «фашистские антидемократические и реставраторские проявления», а также «в интересах службы» из армии было уволено около 2200 офицеров; некоторые из них впоследствии были арестованы. Дамяну Велчеву вменили в вину насаждение диктаторских методов руководства армией; фигурировала также недоказанная версия о его давних контактах с Дражей Михайловичем, осуждённым в Югославии за измену, а через него с англичанами. Велчева отправили в отпуск, больше напоминающий домашний арест, после чего он был отставлен от должности и назначен посланником в Швейцарии. В Болгарию больше не вернулся.
А в армию пришло новое кадровое пополнение; многие командирские должности заняли коммунисты, бывшие партизаны. Временно исполняющим обязанности министра назначили члена «Звена» генерала Крума Лекарского, а в октябре министерство возглавил член Политбюро ЦК БРП(к) Георгий Дамянов.
Когда в составе федеративной Югославии была образована Народная республика Македония, переговоры о присоединении к ней болгарской (Пиринской) Македонии одновременно с возвращением Болгарии восточных окраин Сербии перешли в практическую плоскость. В связи с этим началось энергичное «преобразование» жителей Пиринского края в «македонское национальное меньшинство» и насаждение там «македонского национального самосознания».
Однако энтузиасты скорейшего решения македонского вопроса, в том числе и агитаторы из Скопье, столкнулись с непредвиденными трудностями: население сопротивлялось навязываемой национальной идентичности. Во время июньской встречи в Москве болгарские руководители поведали об этом советскому вождю. Но Сталин был настроен оптимистически. «Надо дать культурную автономию Пиринской Македонии в рамках Болгарии… — посоветовал он. — Автономия будет первым шагом к объединению Македонии, но с этим в сегодняшней обстановке можно не торопиться… А то, что ещё нет развитого национального сознания у населения, ничего не значит. И в Белоруссии не было такого сознания, когда мы объявили её советской республикой. А сегодня оказалось, что белорусский народ действительно существует».
Напутствие советского вождя, считавшегося непререкаемым авторитетом в национальной проблематике, воодушевило ЦК БРП(к). Вопрос о формировании македонского национального самосознания, языка и культуры в Пиринском крае был поставлен на обсуждение X пленума ЦК, состоявшегося 9–10 августа 1946 года. С докладом на пленуме выступил Георгий Димитров. Представляя программу «македонизации», он заявил, что есть одна Македония, а не три; что население Пиринского края уже сегодня надо провозгласить частью македонского народа, которая воссоединится с Народной республикой Македонией. Задача коммунистов — не только принципиально признавать, что македонцы — не болгары и не сербы, а самостоятельный народ, но и действовать соответствующим образом[112]. Пленум постановил начать культурное сближение населения Пиринского края с населением Народной республики Македония — популяризировать македонский язык и литературу, изучать историю македонского народа и т. д.{310}
Столь радикальная программа стала не только результатом натиска югославов, поддержанных в данном случае Сталиным («Югославия — серьёзная держава», — сказал он однажды в пику болгарам), но и отражала желание Димитрова и его коллег развязать «македонский узел» и тем самым устранить причину межгосударственных трений, установить прочные дружеские отношения с соседней славянской страной. Однако в Пиринском крае планы «македонизации» были встречены без энтузиазма. В докладах партийного руководства из Горна-Джумаи, Неврокопа, Петрича и других городов сообщалось, что повсюду господствует мнение об однородном национальном составе края, о ненужности распространения «македонского национального сознания», поскольку люди не видят никакой разницы между болгарами и македонцами и даже не признают существование македонской национальности как таковой. Возможно, эти недвусмысленные сигналы побудили Георгия Димитрова не торопиться с передачей Пиринского края Югославии и постоянно подчёркивать зависимость столь ответственного шага от объединения двух государств в федерацию{311}.
Попытка «македонизации» Пиринского края, большинство жителей которого считало и считает себя болгарами, стала красноречивым примером того, как национальные интересы приносятся в жертву политическим. О вредных последствиях насаждения административными методами единой национальной идентичности населения Пиринского края заговорили только после разрыва болгаро-югославских отношений. В 1948 году на XVI пленуме ЦК, а затем на V партийном съезде Георгий Димитров признал неправомерность уступок югославам и заявил о необходимости переосмысления партийной позиции по македонскому вопросу. Впоследствии неприглядная история насильственной «македонизации» осела в засекреченных архивных фондах.
Конец августа Димитров снова провёл в Москве. На сей раз его визит был почти частным. Врачебный консилиум констатировал у Димитрова некоторое улучшение состояния здоровья (не иначе как родная земля напитала целебной силой!). Он обсудил с Панюшкиным дела ОМИ, узнал последние московские новости, побывал с Рози на Новодевичьем кладбище.
На Парижской конференции продолжались напряжённые дискуссии об условиях мирных договоров с бывшими союзниками Германии. В обсуждении вопросов о границах и репарациях принимала участие и болгарская делегация во главе с Василом Коларовым. Второго сентября, воспользовавшись тем, что глава советской делегации В. М. Молотов приехал на несколько дней в Москву, Димитров позвонил ему. «В Париже ещё не всё решено, главное впереди, — сообщил министр[113]. — Но я, вопреки всему, — оптимист».
Во время встречи в Кремле Димитров поинтересовался, может ли Болгария рассчитывать на сепаратный договор с Советским Союзом, если англичане и американцы откажутся подписывать мирный договор. Сталин ответил, что до этого едва ли дойдет, а Молотов добавил: «Если они откажутся заключать мир с Болгарией, мы тогда откажемся подписывать мир с Италией, а они в этом больше заинтересованы».
«Написал Берии по поводу освобождения и направления в Болгарию некоторых болгарских политэмигрантов» — эта дневниковая запись от 3 сентября свидетельствует о том, что Димитров продолжал настойчиво добиваться пересмотра дел репрессированных соотечественников. В своих ходатайствах он приводил довод, казавшийся ему очень убедительным: отбывающие срок болгарские специалисты «очень необходимы для болгарского народного хозяйства»{312}. В приложенном к письму, адресованному Берии, списке 29 заключённых даже перечислены места их пребывания — Магадан, Норильск, Колыма, Ухта, рудник «Мальта» (Амурская область).
В очередной раз в список был включён искусствовед и философ Димитр Гачев: «Гачев Дмитрий Иванович, 1902 г. р., окончил Московскую государственную консерваторию и Институт красной профессуры (Магадан, Маглаг)». Согласно изысканиям, проведённым его сыном Георгием, известным российским учёным, восьмилетний срок заключения Гачева в феврале 1946 года подходил к концу, однако за несколько месяцев до освобождения ему дали ещё один срок — десять лет. В марте 1946 года Димитр Гачев умер.
Димитров возвратился в Софию накануне референдума. Законопроект о всенародном голосовании по вопросу о государственном устройстве Болгарии и созыве Великого народного собрания, составленный в ЦК БРП(к) и одобренный премьер-министром, был рассмотрен на совместном заседании Национального комитета ОФ и правительства и внесён в Народное собрание. В мотивировке указывалось: «Правительство в полном согласии с партиями Отечественного фронта считает, что наступил подходящий момент, когда народ должен сказать своё слово по вопросу о ликвидации монархии и учреждении народной демократической республики, а также избрать Великое народное собрание для разработки новой конституции Болгарии». Выступая с декларацией от имени парламентской группы БРП(к), Георгий Димитров выразил уверенность в том, что 8 сентября «болгарский народ в качестве верховного судьи вынесет свой окончательный приговор монархии и преступной, чуждой и антинародной кобургской династии», что Великое народное собрание примет конституцию, которая станет основой будущих преобразований в народной демократической республике.
В поддержку законопроекта выступили представители всех партий ОФ, и он был одобрен. Вслед за ним депутаты приняли закон, определяющий процедуру референдума и выборов. Закон гарантировал свободное участие в выборах всем законно существующим политическим группировкам. Партии ОФ снова шли на выборы с общим списком кандидатов, но цвет бюллетеня у каждой партии был свой, что давало возможность выявить степень её поддержки избирателями.
Референдум завершился ожидаемым успехом, поскольку антимонархические настроения в стране были очень сильны. За республику было подано около 96 процентов действительных бюллетеней, и 15 сентября Народное собрание провозгласило Болгарию республикой. На следующий день члены царской семьи — дети Бориса III Симеон и Мария-Луиза, вдова Йоанна и сестра Евдокия — в сопровождении небольшой свиты покинули страну[114]. Они выехали в Египет, где в то время жил в изгнании отец царицы Йоанны — бывший итальянский король Виктор-Эммануил III.
После референдума началась новая политическая кампания — подготовка к выборам в Великое народное собрание. Проект новой конституции, разработанный в ЦК БРП(к), обсуждался на XI пленуме ЦК, затем в Национальном комитете ОФ при активном участии Димитрова. Проект стал общей предвыборной платформой Отечественного фронта.
Оппозиционные газеты выступили против принятия нового основного закона, предложив вернуть Тырновскую конституцию, фактически не действовавшую после переворота 1934 года, и внести в неё поправки. Объединённая оппозиция, которую возглавили лидер БЗНС — НП Никола Петков и социал-демократ Коста Лулчев, назвала себя «федерацией сельского и городского труда» и обнародовала единую предвыборную программу. Своими целями «федерация» провозгласила борьбу против «однопартийного и коммунистического ОФ», за «республику народовластия, основанную на свободе, равенстве, праве собственности и социальной справедливости».