Первая на родине агитационная речь Димитрова представляла собой в значительной степени экспромт. Но в ней есть не только призывы к «сокрушительной победе Отечественного фронта» и гневные инвективы, обращённые к «распоясавшейся оппозиции», но и важные политические положения. Димитров подчеркнул, что установившийся в Болгарии режим — это режим народной демократии, а не советская власть, что только коллективные усилия всех патриотических партий и движений обеспечат «спасение Болгарии», и что законодательные выборы будут проведены нынешним составом правительства.
В речи на предвыборном митинге в том же Народном театре 15 ноября Димитров оценил результаты деятельности Отечественного фронта и его правительства за период после Девятого сентября, представил избирательную платформу ОФ, описал черты «эры Отечественного фронта» и выдвинул государственные задачи в области внутренней и внешней политики{301}. Митинг транслировался по проводам на улицу, где его слушали тысячи человек. Шёл дождь, но люди не расходились в течение трёх часов.
Две речи Димитрова, разумеется, повлияли на выбор многих избирателей в пользу Отечественного фронта. Но главную роль сыграли меры оздоровления политической обстановки в стране, предпринятые после августовской встречи Димитрова и Сталина. Из лагерей было освобождено более тысячи заключённых, в том числе бывшие министры правительства Муравиева, девять тысяч осуждённых были помилованы; возобновилось издание оппозиционных газет; избирательный закон стал более демократичным; отколовшуюся от Радикальной партии часть во главе со Стояном Костурковым приняли в Отечественный фронт; было приостановлено безоглядное создание сельскохозяйственных кооперативов.
Парламентские выборы, проведённые 18 ноября, принесли убедительную победу Отечественному фронту. Явка избирателей составила 84,8 процента, за список ОФ проголосовали больше 88 процентов. Не добившись удовлетворения своих требований об изменении состава правительства, оппозиция бойкотировала выборы, лишив себя тем самым парламентской трибуны. Те, кто не голосовал и голосовал недействительными бюллетенями, представляли собой её упущенный электорат — шанс, которым она не воспользовалась.
Согласно заранее распределённой квоте, партии ОФ получили следующее количество депутатских мандатов: коммунисты и земледельцы — по 94, «Звено» — 45, социал-демократы — 31, радикалы — 11, независимый депутат — 1.
Димитров тоже стал депутатом XXVI Обыкновенного народного собрания Болгарии. Сам он проголосовал на 16-м избирательном участке, где всегда голосовал до эмиграции. После этого объехал вместе с Костовым ряд избирательных участков в рабочих кварталах, встретив повсюду горячий прием. (Сегодня такое поведение было бы сочтено оказанием давления на избирателей, но в те годы об этом ещё не догадывались.) «Самое важное — выборы прошли в полном порядке и спокойствии, — написал Димитров в дневнике. — Никаких инцидентов и происшествий. Такого не было никогда в Болгарии»[110]. Справедливость последнего утверждения он мог бы подтвердить примерами из собственного опыта прежних лет.
США и Великобритания, в отличие от СССР, не признали результаты выборов. Дальнейшие действия американской миссии в Болгарии трудно считать соответствующими нормам демократии: она оспорила результаты выборов из-за неучастия в них оппозиции и вновь потребовала реконструировать правительство.
Итальянский мыслитель Никколо Макиавелли, живший на рубеже XV и XVI веков, вряд ли предполагал, что его идеи, изложенные в трактате «Государь», переживут автора на много столетий. В XX веке
Когда Сталин принимал в Кремле партийную делегацию БРП(к), он упрекнул болгар в том, что декларация Национального комитета Отечественного фронта о переносе выборов плохо составлена, «по-домашнему». По его словам, не следовало заявлять об англо-американском натиске и ругать Николу Петкова, а сказать, что, мол, прислушались к мнению оппозиции и перенесли выборы. Надо было использовать аргумент, что в демократическом обществе нельзя обойтись без оппозиции. Но оппозицию надо легализовать, чтобы держать в руках, сделать лояльной. Даже выгодно иметь 50–60 оппозиционеров, чтобы похваляться перед Бевином (министром иностранных дел Великобритании. —
Так руководящие деятели Болгарской компартии получили от Сталина впечатляющий урок политической гибкости. После выборов Димитров продолжил тактическую линию на формирование лояльной оппозиции и провёл с участием членов Политбюро встречи с руководителями Земледельческого союза и Социал-демократической партии. Теперь это были партии, очищенные от непримиримых оппозиционных элементов, и согласовывать с ними первые мероприятия Народного собрания стало значительно легче.
Заседание XXVI Обыкновенного народного собрания Болгарии открылось 15 декабря тронной речью, молитвой и словом экзарха Болгарской православной церкви Стефана. Подавляющим большинством голосов Басил Коларов был избран председателем Народного собрания на весь срок его работы.
Первой речью, которую Димитров произнёс 25 декабря перед членами новоизбранного парламента, стал ответ на тронную речь от имени БРП(к). Он снова оказался на знакомой с давних лет трибуне. Но какой контраст, какой зигзаг судьбы! Когда-то его появление на этой трибуне и первые же фразы вызывали негодующие крики и топот политических противников, теперь же весь зал, включая президиум, встал и устроил ему продолжительную овацию. Так встречают национального лидера.
Димитров говорил о коренных переменах, произошедших в стране после Девятого сентября, об итогах первых демократических выборов и предстоящих задачах Народного собрания. Это были исторические задачи: проведение выборов в Великое Народное собрание, референдум по вопросу о ликвидации института монархии, провозглашение Болгарии парламентской народной республикой и принятие новой конституции{302}.
В декабре 1945 года на Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании обсуждалась подготовка мирных договоров с Италией, Румынией, Венгрией, Болгарией и Финляндией. Двадцать третьего декабря Сталин сообщил Димитрову по ВЧ о своей беседе с государственным секретарем США Джеймсом Бирнсом. Бирнс предложил признание болгарского правительства в обмен на включение в него двух представителей оппозиции. Димитров не преминул занести в дневник рассказ Иосифа Виссарионовича: «Я ему ответил, что для меня вопрос о реорганизации болгарского] правительства недискутабельный. Это правительство после выборов зависит от Народного собрания. Дело Н[ародного] с[обрания] составление болгарского] пр-ва. Мы считаем ненужным вмешиваться во внутренние дела Болгарии». Но Сталин не был бы самим собой, если бы ограничился таким заявлением. Решив подловить Бирнса, он продолжил: «Что касается оппозиции, как известно, имеется лояльная и нелояльная оппозиция. Болгарская оппозиция нелояльная. Она бойкотировала выборы. В Америке имеется тоже оппозиция — республиканская]. Но после её поражения на выборах её руководитель заявил, что поддерживает ваше правительство. Болгарская] оппозиция поступила наоборот. Есть и у вас нелояльная оппозиция. Включили бы вы в ваше правительство представителей этой оппозиции? (Он начал смеяться…). Почему же надо требовать это от болгар?»
На том и закончился разговор с американцем. Однако Сталин всё-таки посоветовал Димитрову предложить оппозиционерам два места в правительственном кабинете. Пригласить, разумеется, не Петкова, а кого-нибудь из тех, кто не очень известен. Дать им какие-нибудь незначительные министерства и тем самым выбить козырь, которым размахивает оппозиция.
Вилла в Княжеве первое время служила Димитрову и квартирой, и дачей, и рабочим кабинетом. Это был двухэтажный дом в болгарском стиле, с видом на Витошу. Наверху располагались три спальни, а на первом этаже, опоясанном увитой зеленью террасой, — холл, небольшой кабинет, гостиная и столовая. В холле Димитров распорядился повесить портреты родителей.
Дом, окружённый садом с фруктовыми и декоративными деревьями, не просматривался со стороны шоссе, однако оттуда время от времени доносился скрип крестьянских бричек и скрежет трамвая пятого маршрута — самого длинного в Софии. Скоро в доме стало тесно из-за появления помощников и технических сотрудников, и для размещения кабинета и канцелярии подобрали здание в центре города, на тихой улочке Велико-Тырново. Однако туда Димитров наезжал лишь по необходимости, предпочитая работать в Княжеве.
Димитровы побывали на Ополченской, 66, и на Центральном кладбище. Поклонились отцу Георгия Михайловича — Димитру Михайлову и брату Тодору, а также Димитру Благоеву и Георгию Киркову. Потом съездили в Самоков, на могилу матушки Парашкевы[111].
На родине наш герой обрёл определённую степень свободы, которой был лишён в Москве. Там его поведение диктовалось жёстким служебным распорядком и неписаными правилами и традициями, господствующими в высшем советском руководстве. Даже география повседневной жизни Димитрова была предопределена: рабочий кабинет — квартира — дача — Кремль. Выход за пределы этого четырёхугольника случался редко. В Болгарии же он стал сам регулировать свои занятия. Разумеется, заседания, бумаги и деловые переговоры и здесь съедали большую часть времени, однако с первых дней Димитров взял за правило встречаться с людьми из разных сфер общества и напитываться впечатлениями о жизни страны. Ему нравилось бывать
Вереница делегаций и отдельных визитёров к Димитрову была поистине бесконечна. Отказать в приёме выглядело, согласно неписаному правилу, недемократично, послать же ходоков к Димитрову по любой надобности считалось законным правом. Делегацию, приехавшую из какого-нибудь горного села, невозможно было выслушать за 10 минут и отправить обратно, нередко разговор затягивался на час-полтора. Постоянно поступали приглашения выступить с речью или с воспоминаниями, и Димитров по возможности старался хотя бы два-три раза в месяц откликнуться.