Георгий Димитров не был склонен к столь радикальному обострению ситуации и подчёркивал, не очень надеясь на успех, что необходимо «дружно работать с Земледельческим союзом (с группой Петкова)». В начале мая, когда шла подготовка к Национальной конференции, созванной по инициативе левого крыла БЗНС, Димитров написал в ЦК: «Передайте Н. Петкову личный привет от меня… Надеюсь, что Н. Петков уяснит важность момента и свою ответственность как общественного деятеля и подлинного государственника и выберет единственно верный путь — примет участие в конференции, останется во главе Земледельческого союза, останется в правительстве и Национальном комитете Отечественного фронта»{291}. Петков, однако, на конференцию не явился. «Хотя и выбран в руководство союза, продолжает колебаться», — записал Димитров 10 мая в дневнике после разговора по телефону с Бирюзовым и Костовым. Будущее не обещало лёгкой жизни.
В историческом Параде Победы, проведённом 24 июня 1945 года на Красной площади, участвовал единственный иностранный генерал. Это был командующий 1-й Болгарской армией генерал-лейтенант Владимир Стойчев, который маршировал в колонне 3-го Украинского фронта. Он был удостоен столь высокой чести в знак признания заслуг болгарской армии, успешно сражавшейся против гитлеровцев на территории Югославии, Венгрии и Австрии.
Вечером Димитров устроил у себя на даче большой приём для прибывших в Москву болгарских военачальников во главе с министром обороны Дамяном Беляевым. Присутствовали также генерал-полковник Бирюзов и другие советские и болгарские гости. Как обычно, застолье и разговоры продолжались почти до утра.
Через три дня после Парада Победы в газетах был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Димитрова Георгия Михайловича орденом Ленина за выдающиеся заслуги в борьбе против фашизма. Орден вручал М. И. Калинин. «Очень сердечно было, расцеловались!» — сказано в дневнике.
А в Болгарии разворачивалась шумная предвыборная кампания. Выборы в Народное собрание XXVI созыва были намечены на 26 августа. Девизу «Единение рождает силу», начертанному над входом в здание болгарского парламента, предстояло обрести новый смысл. По согласованному распределению депутатских мест в едином списке Отечественного фронта БРП(к) и БЗНС получили по одной трети мест, оставшуюся треть разделили между собой «Звено», БРСДП и независимые. Предполагалось также выдвижение пяти — шести общественных деятелей, не входящих в Отечественный фронт. Регенты утвердили закон о выборах, началась разработка предвыборной платформы Национального комитета Отечественного фронта.
Димитров требовал, чтобы партия выступила на выборах как «сплочённая, наступающая во всеоружии политическая сила», наглядно показав «моральное, идейное и политическое превосходство над остальными группировками ОФ». Он внимательно проанализировал проекты избирательного закона и платформы Отечественного фронта и прислал немало предложений, впоследствии принятых. Например, высказался против намерения ввести обязательное голосование и дал определение избирательного корпуса — это «все болгарские граждане обоих полов, достигшие 18-летнего возраста, без различия национальности, веры, места жительства, имущественного и образовательного ценза». Внесённые в предвыборную платформу изменения значительно расширили круг обязательств ОФ в социально-экономической сфере, в области народного контроля и гражданских прав трудящихся.
Подготовка к выборам вызвала оживление различных политических группировок и поляризацию общественных сил. Масла в огонь подлило сделанное в конце мая заявление американского президента Гарри Трумэна, ставшего хозяином Белого дома после смерти Ф. Д. Рузвельта. В нём говорилось, что США намерены признать только «представительное правительство» Болгарии, сформированное по итогам выборов, проведённых «широкой коалицией демократических партий». Тем самым болгарские политические деятели, ориентированные на Запад, получили мощную моральную поддержку из-за океана.
Информация, присланная Димитрову начальником советской внешней разведки П. М. Фитиным, свидетельствовала о контактах болгарской антикоммунистической оппозиции с американцами. Секретный агент, внедрённый в американскую военную миссию, доносил, что Никола Петков и Венелин Ганев (один из регентов малолетнего монарха) встречались в начале июля с шефом американской разведки в Болгарии и обсуждали возможные способы давления на правительство Отечественного фронта и ослабления позиций СССР в Болгарии. Американцам было предложено несколько вариантов: добиться смещения министра внутренних дел Югова; если это не удастся, то отложить выборы на шесть месяцев в расчёте на эвакуацию из Болгарии советского воинского контингента; если же и это не удастся, то уравнять численность англо-американских и советских войск. В следующем донесении того же агента говорилось: «Англо-американцы в Софии в соответствии с данными им инструкциями должны любой ценой попытаться разрушить ОФ, чтобы сорвать ближайшие выборы, которые нежелательно проводить до тех пор, пока русские войска находятся в Болгарии и пока не установится новый режим Межсоюзнической контрольной комиссии в Софии». Другой агент, внедрённый в БЗНС, подтвердил контакты Николы Петкова с Барнсом, который постоянно инструктировал оппозицию{292}.
Наблюдая развитие нового кризиса в ОФ, на сей раз более острого и обширного, чем в ноябре прошлого года, и располагая столь угрожающими данными, Димитров, видимо, решил, что ресурс уговоров исчерпан, пора переходить к действиям. Но предложенный им план удаления из правительства оппозиционеров не встретил поддержки в Кремле. Дневниковая запись от 10 июля гласит: «По поводу предполагаемых министерских перемен в Болгарии Стал[ин1 передал (через Вячеслава] Михайловича]), что он считает неуместным в нынешних условиях устранение из кабинета Петкова и его землед[ельских] товарищей, находит подход коммунистов сектантским; рекомендует Болгарской] партии большую осторожность, терпимость и пр. Передал в ЦК (София) его мнение и соображения».
Столь неожиданный поворот означал, что Сталин старается не раздражать лидеров США и Великобритании в преддверии Потсдамской (Берлинской) конференции трёх держав. «Большой друг», как прозрачно именовался Сталин в переписке, ещё надеялся на то, что дух Ялты здравствует, что противоречия с западными союзниками можно улаживать, применяя гибкую дипломатию. Поэтому он считал, что пока Петков и его друзья полностью и окончательно не изобличены, их устранение из правительства нежелательно, иначе они предстанут мучениками и борцами за свободу. Сталин вновь посоветовал Димитрову проявлять осторожность и терпимость. «Вопреки моему разъяснению, „Большой друг“ твёрдо остался при своем мнении и ещё раз подчеркнул свой совет», — так заканчивает Димитров письмо Костову, тотчас же изменившее намерения болгарского ЦК{293}.
Однако дух Ялты не дожил до Берлинской конференции, открывшейся 17 июля. Получив накануне известие об успешном испытании атомной бомбы, президент Трумэн предпочёл диалогу грубый нажим на советскую делегацию. Американцы распространили заявление, в котором утверждалось, что СССР не выполняет решения Ялтинской конференции по поводу освобождённой Европы, и потребовали реорганизовать правительства Румынии и Болгарии, а также провести в этих странах выборы под международным контролем. Советская сторона отвергла эти требования, настаивая на признании действующих правительств и заключении с ними мирных договоров. Стороны остались, как говорится, при своём мнении. Димитров, с нетерпением ожидавший окончания конференции, с удовлетворением записал 6 августа: «Говорил с Молотовым о Берлинской конференции и, в частности, о решениях, относящихся к Болгарии и Балканам. В основном, эти решения выгодны нам».
Оппозиция тем временем собирала силы. Когда предложение Петкова о переносе выборов и проведении их под контролем СКК не было принято, он вышел в знак протеста из правительства и приступил к созданию оппозиционного блока в составе группы своих приверженцев в БЗНС (её принято именовать «БЗНС — НП»), группы социал-демократов во главе с Г. Чешмеджиевым и К. Лулчевым и «независимых» во главе с П. Стояновым. В обнародованной блоком 13 августа программе содержалась критика кабинета Кимона Георгиева. В тот же день политический представитель США в СКК М. Барнс вручил премьеру ноту с требованием отсрочки выборов и формирования «представительного правительства», с которым будет заключён мирный договор. В качестве ответного шага Советское правительство объявило о восстановлении с Болгарией дипломатических отношений и предложило обменяться посланниками.
После бурных дебатов в СКК выборы пришлось отложить. Коммунисты сочли это отступлением. Для обсуждения обострившейся ситуации Трайчо Костов и Вылко Червенков были срочно приглашены в Москву. Переговоры в Кремле состоялись 29–30 августа с участием Димитрова и Коларова. По мнению Сталина, не следовало бояться переноса выборов на более позднее время, это несущественная уступка. Если англичане и американцы чем-то недовольны, пусть обращаются в СКК; там им скажут, что не вправе решать подобные вопросы и переадресуют в Москву, а Москва не даст согласия на какие-либо существенные уступки. Генерал-полковник Бирюзов получил прямое указание советского вождя: «Выборы отложили — это была несущественная уступка. Больше никаких уступок, никаких изменений в составе правительства».
В ходе переговоров удалось уладить важный для Болгарии вопрос об уменьшении расходов на содержание советских войск «сообразно не особенно большим силам нашей бедной страны», по выражению Трайчо Костова. Болгарии было предоставлено значительное количество фуража и других товаров в виде материальной помощи.
Напряжённая ситуация в Болгарии побудила Сталина ввести в сражение главные резервы: под занавес переговоров он дал согласие на возвращение в страну Коларова, а потом и Димитрова.
К тому времени в советской печати уже было обнародовано официальное сообщение о том, что Георгий Михайлович Димитров выдвинут в Народное собрание Болгарии по списку Отечественного фронта, в связи с чем Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил его просьбу об освобождении от обязанностей депутата Верховного Совета и от советского гражданства.
Коларов возвратился в Болгарию 9 сентября, в первую годовщину восстания. «Если бы меня сбросили посреди Софии, не сообщив, где я нахожусь, я бы не узнал нашу старую красавицу, так сильно она изменилась в последние годы, — поведал он о своих первых впечатлениях Димитрову. — Особенно жестоко пострадала от бомбардировок. Существенно переменился и человеческий облик города: повсюду новые лица, новый мир; редко мелькнёт какой-нибудь старик, в котором при некотором напряжении памяти припомнишь знакомого; особенно постарели женщины. Естественно, что те, кто давно знали меня и ожидали увидеть дряхлого старца, удивляются, что мой вид решительно опровергает их предположение»{294}.
Не иначе как родная земля придала бодрости шестидесятивосьмилетнему Коларову, подумал Димитров. В скором времени и ему предстояло встретиться с подобными неожиданностями: двадцать два года эмиграции — срок немалый и для города, и для человеческой жизни.
Из Софии вместе с протоколами и газетами курьер частенько привозил Димитрову то виноград, то сигареты, то трубочный табак, то кусок брынзы. И редкие письма родных.
Письмо Елены переполняло волнение: