«И ладно бы», — думал он, — «причиной этому была война, но ведь нету здесь о ней даже и намека. Повинны во всем сидящие в тылу власти, для которых война стала хорошим предлогом к грабежу того самого народа, который мы стараемся защитить, сражаясь на фронте».
И оказался прав, потому как столицу застал раздираемую теми же бедствиями, что и провинции.
Так, ни разу ни дрогнувший перед внешним врагом, Герой пошатнулся от коварного удара настигшего его изнутри собственной страны и, отчаявшись найти справедливость на родине, сделал то, чему еще до ранения предпочел бы смерть — перешел на сторону противника.
Однако воевать против своего народа Герой не стал: используя силы чужой страны, он делал лишь то, что могло открыть глаза его сограждан на творимые правительством бесчинства. Он срывал поставки оружия и боеприпасов, перехватывал обозы с провиантом и курьеров с приказами, подменял дипломатические сообщения и разведданные о дислокациях войск так, что ни одна битва не могла состояться. И наконец, его действия принесли плоды: войска, лишенные всего необходимого для продвижения вперед, стали оглядываться назад, они увидели, что их страна пришла в упадок, что семьи солдат и офицеров пребывают в нищете рядом с паразитирующими на них чиновниками… и ужаснулись.
Тогда на родине героя поднялось восстание, былое правительство свергли, а новое, отказавшись от войны, вновь направило страну к процветанию. Власти же чужого государства, обрадовавшись долгожданному миру, предложили Герою любую награду, какую он только попросит, но тот пожелал вернуться в свое отечество, а там, со всеми своими документами, дневниками и записями, сдался в руки правосудия.
— Сегодня мы должны казнить вас за предательство родины, — сказали ему, — но когда-нибудь эти документы послужат вашим оправданием в истории, перед потомками.
— Сожгите их, — ответил тогда Герой. — Ибо я молю Бога, чтобы потомкам не довелось узнать времен, когда предатели творят историю».
***
— А я говорю: ну их эти войны к черту! — проговорил кто-то после того, как рассказ был закончен. — И давайте выпьем за то, чтобы нашу с вами историю, творили простые люди.
Люциус, словно бы поддерживая этот своеобразный тост, воздел кверху руку с бокалом вина, затем выпил его содержимое, да так и не дождавшись констебля Дэве, покинул таверну.
Глава XXXIII. Кристофер
Следующие несколько дней архидьякон, возлагавший на сведения которые должен был доставить ему констебль Дэве большие надежды, и будучи если не обманутым в своих ожиданиях, то вынужденным эти ожидания продлить, как мог коротал время в Соборе святого Павла. Однако, несмотря на то, что храм повсюду внутри и со всех сторон снаружи оброс строительными лесами, и в нем с утра до вечера только и слышалось, что шум реставрационных работ да своеобразная ругань занятых в них строителей, скучно Люциусу не было. Больше того, в нередких перепалках, случавшихся между руководившим рабочими Кристофером Реном и неустанно наблюдавшим за реставрацией епископом, архидьякону удавалось извлекать кое-что для себя полезное.
— Я вижу вам не по нраву заниматься реставрацией Собора, господин Рен, — заметил однажды архитектору епископ.
И у него были поводы для недовольства: работа не спорилась, реставрация протекала очень медленно и, как ни странно, именно в тех местах, на которые епископ просил обратить возможно большее внимание, неторопливость рабочих была особенно заметной. За последние пару дней они, если и пускали в ход штабеля древесины, кирпич и мешки со штукатуркой, так разве только для того, чтобы обустроить во дворе Собора костровища и удобные для себя сиденья.
— Реставрация — это противление подгнившему строению устремиться во прах, — с некоторым раздражением проворчал в ответ епископу Рен. — И будь моя воля, я бы не мешал, а наоборот помог ему в этом. Я бы спалил храм дотла, а на пепелище возвел более грандиозное, нежели прежде, здание. Но… — он, ехидно усмехнувшись, взглянул на собеседника, — здорово, что мое решение ничего для вас не значит, верно?
— Так вот оно что! — наконец понял всё епископ. — Вы злитесь на меня за то, что я не дал вам отплыть с флотом на войну — за то, что я, возможно, спас вам жизнь!
— Нет! — опустив глаза и немного тише, чем прежде, возразил почувствовавший упрек Рен. — За то, что вы позволили себе принять решение за меня.
Епископ пожал плечами.
— Судя по результату, иногда бывает полезно предоставить выбирать за себя другим.
— И все же это неправильно, — пробормотал, несогласно мотая головой, архитектор, — несправедливо…