Человеческое естество, судя по замыслу Чжу Си, заключается в его ли, входящем в состав Великого Предела. Тем самым ли всех людей одно и то же, а вот ци («субстанция»), к сожалению, у всех разная. Если ци у человека не блещет чистотой, он поступает глупо и низко, как будто его жемчужина (ли) оказалась скрытой под слоем мутной воды (оскверненной ци). Человеку нужно избавиться от препятствия в виде замутненной ци и вернуться к своему изначальному естеству, обладающему (если верить Мэн-цзы) четырьмя дарованными природой добродетелями в виде человеколюбия, долга, ли, здесь означающего правила поведения, и знания. По поводу помутнения жемчужины, то есть человеческого естества, Чжу Си сказал следующее: «Если бы нам было дано знать о том, что истинное естество человека оскверняется его желаниями, на нас снизошло бы озарение». В некотором отношении этот вывод поразительно совпадает со смыслом представлений Гаутамы и дзен-буддистов.

Любезный читатель должен был к тому же заметить сходство между понятием ли, или «принципа», у Чжу Си с доктриной «идей» или «форм», изложенной в диалогах Платона. В некоторых местах сходства просматриваются особенно выпукло, как, например, в «Федоне», где приводятся слова Сократа, заявившего, что рассудок лучше всего воспринимает абсолютную истину, «когда покидает на какое-то время бренное тело и его как можно меньше чувствует, когда рассудок избавляется от ощущения плоти или ее желаний, зато устремляется в погоню за смыслом бытия».

В знаменитом трактате «Да сюэ» («Великом учении»), считавшемся важным уже во времена династии Тан и, претерпев разнообразные толкования, остающемся одним из столпов неоконфуцианской философии даже в наши дни, находим интересный абзац. И выглядит он вот так: «Те, кем в древности овладевало желание воплотить в жизнь выдающиеся добродетели перед лицом всего мира, сначала наводили достойный порядок в своих собственных царствах. При появлении желания навести порядок в своих царствах сначала следует урегулировать отношения в собственных семьях. С появлением желания отрегулировать положение в своих семьях им сначала придется воспитать у себя должный характер. Желающим воспитать характер в первую очередь надо очистить душу. Желающим очистить свою душу прежде стоит избавиться от лукавых мыслей. Желающим избавиться от лукавых мыслей людям не обойтись без предельного расширения своих знаний. Такое беспредельное расширение своих знаний заключается в познании вещей».

Чжу Си делал мощный упор на «познание вещей» как инструмент осознания нравственных принципов. «Когда трудишься над этим в течение долгого времени, – написал он, – однажды наступит рассвет, когда внезапно все станет ясным… и рассудок, и его функционирование полностью прояснятся». Обратите внимание на большое сходство с принципами дзен-буддизма.

В политической сфере существует, утверждал Чжу Си, свое ли или принцип, по которому выстраивается идеальный способ проведения политики. Имеется в виду Дао, или пресловутый Путь. Когда существующее правительство соответствует этому идеальному управленческому аппарату, тогда можно рассчитывать на добро; а когда отличается от него, тогда жди беды. Но притом что обсуждаемое Дао вещь совсем не рукотворная, а вечная и неизменная, Чжу Си заявил, что ему не позволено было функционировать в мире на протяжении последних полутора тысяч лет. То есть где-то со времен Конфуция. Правитель должен расширять знания через познание вещей до тех пор, пока не обретет статус совершенномудрого мужа. Эзотерическую догму с объяснением пути восхождения до уровня надлежащего правителя передали нам, сообщил Чжу Си, совершенномудрые цари древности, а нынешние цари попали в силки человеческих страстей.

Эта философия кажется настолько чуждой древней китайской мысли, что сам собой напрашивается вывод о том, будто неоконфуцианцы примкнули к буддизму во всем, оставив себе одно только название. Да неужели? Где же тогда реинкарнация? Где же буддистский рай и буддистский ад? Где же убеждение в том, что нынешняя жизнь представляет собой относительно банальную случайность, если вообще на самом деле не иллюзию? Ни одно из этих понятий, считающихся основополагающими в буддизме, в неоконфуцианстве прижиться не смогло. Неоконфуцианцы отнюдь не стремятся к затворничеству и не поддаются пессимизму. Наоборот, их отличает умеренность во всем и вера в светлое будущее. Они проповедуют отнюдь не уход от жизни и людских дел, а активное участие в них.

В отличие от даосов неоконфуцианцы не стремятся к бессмертию и не страшатся смерти. Смерть для них видится естественным событием; когда в конце долгой и наполненной событиями жизни приходит ее время, человек понимает, что пора ему на покой. Не считают они вслед за буддистами наш мир и вместилищем вселенского зла. Как сам Конфуций, они считают жизнь радостным занятием, или она должна казаться радостным занятием всем людям.

Самый главный соперник Чжу Си в лице предводителя еще одной авторитетной школы неоконфуцианства времен династии Сун был всего лишь на несколько лет его моложе. Чжу Си придал систематизированную форму тому течению неоконфуцианской философской мысли, которым подчеркивалась необходимость освоения объективного мира. Лу Сяншань (или Лу Цзююань, 1139–1193) отстаивал точку зрения, которой предусматривался главный акцент на медитации и интуиции. Притом что такой акцент напоминает подход дзен-буддистов, в конфуцианстве он присутствовал уже очень давно.

Конфуций, с его характерной уравновешенностью, предостерегал от чрезмерного увлечения одновременно учебой или размышлениями. «Учеба без размышлений, – говорил он, – представляет собой пустую трату времени. Но размышления без учебы – опасны». Он признался, что пробовал медитацию как инструмент поиска истины, но нашел ее занятием бесполезным. Вместо нее он рекомендовал проведение широкого исследования и накопление опыта, подкрепленных рациональными испытаниями и ранжированием фактов, полученных опытным путем.

Мэн-цзы, однако, учебе и опыту придавал гораздо меньше значения. Он категорически настаивал на том, что человек добр по своему естеству как таковому и что при наличии желания стать добродетельным человеком требуется всего лишь воспитывать изначальное, богом данное естество. Даже понимание того, что хорошо и что плохо, утверждает Мэн-цзы, человеку дано как врожденное качество. В трактате «Мэн-цзы» можно прочесть: «Во мне суть всех вещей». «Через всестороннее изучение человеческого рассудка можно понять его естество. Кто понимает свое естество, понимает Небеса»[10].

Очевидно, что подобными представлениями мог бы легко воспользоваться кто угодно, возмечтавший соорудить на фундаменте ортодоксального конфуцианства некую систему взглядов, напоминающую учение дзен-буддизма. Еще при династии Тан появились предположения о том, что рафинированная конфуцианская традиция закончилась на Мэн-цзы; исключение конечно же сделали для Сюнь-цзы, на протяжении правления династии Хань пользовавшегося гораздо большим уважением в конфуцианских кругах, чем Мэн-цзы. Акцент на медитации предлагал знаменитый конфуцианец эпохи Тан по имени Ли Ао, приводивший аргументы из «Книги перемен» в подтверждение предположения о возможности обретения озарения в процессе дремотной медитации, не требующей ни малейших размышлений. Свою философию он основал в известной степени на представлениях Мэн-цзы, и она откровенно напоминала дзен-буддизм.

Лу Сяншань, навязавший китайцам такой философский подход, родился в 1139 году, то есть на девять лет позже Чжу Си. В возрасте 34 лет он выдержал государственные испытания высочайшего уровня и получил ранг, который часто переводится как «доктор наук». Его официальная карьера посвящалась императорской академии, а позже служению на мелких государственных должностях. В качестве государственного чиновника он зарекомендовал себя человеком порядочным и толковым, но от продвижения по службе отказался. Больше всего ему нравилось обучать подрастающее поколение разнообразным наукам. В свободное от службы время он проводил занятия в своем родном районе, где для него оборудовали, говоря нынешним языком, лекционный зал, и послушать его беседы приходили молодые люди из самых отдаленных мест Китая. Даже Чжу Си, судя по слухам, признал за Лу Сяншанем право называть подавляющее большинство ученых Восточного Китая своими учениками. Эти два выдающихся философа познакомились и начали переписку друг с другом, чтобы через обмен мнениями избавиться от разногласий в их воззрениях, но в конечном счете им пришлось смириться со своими научными расхождениями. Лу Сяншань страдал от хронического недуга. 3 января 1193 года он сказал своим родственникам: «Я умираю». Они очень расстроились, а он им напомнил о том, что смерть, в конце-то концов, «представляет собой всего лишь естественное событие». Через неделю он скончался.

Фундаментальные различия в воззрениях Чжу Си и Лу Сяншаня можно отыскать в их отношении к метафизике. Чжу Си, как мы убедились, полагал, что суть всех вещей определяется составляющими их ли («принципом») и ци, более или менее приближающимся к нашему представлению о «материи». А Лу Сяншань настаивал на том, что все сущее представляет собой исключительно ли. Тем самым Лу Сяншань представляется сторонником монизма, и совершенно определенно монистические представления как таковые появились в китайской философской системе раньше дуализма, проповедовавшегося Чжу Си. Однако конкретный вариант монизма, которому учил своих подопечных Лу Сян-шань, во многом повторяет постулаты некоторых течений индийской мысли и дзен-буддизма; и ученики Чжу Си критиковали его монизм именно на этом основании.

Чжу Си сказал, что человек должен искать знание через «познание вещей», а не просто их ли, или принципов. Наша конечная цель заключается в познании ли, но для понимания данной абстракции нам следует изучить ее конкретные проявления. Лу Сяншань учил, однако, тому, что при всем многообразии вещей человеку не дано усвоить их все, нам следует освоить всего лишь их ли, или принципы. А это уже относительно легко, так как все принципы в действительности сводятся к одному, и собственный ум отдельного человека тоже соотносится с одним великим принципом. На самом деле, как он утверждал, «вселенная представляет собой мой ум; а мой ум – это вселенная». Таким образом, как говорил Мэн-цзы: «Все сущее живет во мне», и тот, кто действительно понимает свой собственный рассудок, способен понять все в этом мире.

Учение о человеческом разуме представляется важной точкой расхождения в представлениях Лу Сяншаня и Чжу Си. Чжу Си утверждал, что человеческое естество представляет собой ли (принцип), а его разум состоит из комбинации ли и ци (материи). Так должны обстоять дела, как он считал, потому что разум представляется активным инструментом, обладающим чувствами и эмоциями, а ли — предмет чистый, обделенный сознанием и навечно неизменный. Лу Сяншаня, однако, как и Мэн-цзы, больше интересовала этика, чем метафизика. И он говорит, что естество, разум и чувства представляют собой нечто единое, рассматриваемое с точки зрения различных аспектов. Таким образом, вместе с Мэн-цзы он полагает, что процесс нравственного воспитания состоит в поиске «утраченного разума» индивида, то есть в восстановлении истинного естества, изначально доброго по своей сути.

Лу Сяншань к тому же напоминает Мэн-цзы своим осмыслением зла. Чжу Си объяснил появление зла результатом борьбы противоположностей человеческого ци, то есть его «материи» (это к тому же один из аргументов Мэн-цзы). Но Лу Сяншань утверждал, что изначальное доброе человеческое естество сбилось с пути в силу внешних воздействий, когда человеческий разум подвергся осквернению страстями.

Лу Сяншань отстаивал практические методы для восстановления «утраченного разума». «Для человека, – говорил он, – нет ничего важнее осознания самого себя». К тому же ему необходимо осознать его собственный характер как таковой и стать хозяином своей судьбы. И он должен воплотить в жизнь то, что он узнал на опыте практического нравственного поведения. Для приобретения знания Лу Сяншань рекомендовал заниматься медитацией, «сидя в спокойном месте», что во многом напоминает метод дзен-буддистов. Все эти приемы, говорил он, если выполнять усердно, должны вызвать внезапное понимание того, что человеческий разум совершенно неотделим от всех вещей на свете. Опять напрашивается сходство с одним из утверждений Упанишад: «Ты еси то». До некоторой степени просматривается полное сходство с представлением о внезапном просветлении в дзен-буддизме. Лу Сяншань говорит: «Если измерить глубину, разобраться с собой, обострить восприятие окружающего мира и заняться самосовершенствованием, тогда однажды наступит утро собственного озарения».

Лу Сяншань явно находился под влиянием дзен-буддизма, когда решился на относительное пренебрежение авторитетом старинных текстов при том, что он сам написал относительно мало трудов. Несомненно, по этой причине его учение после смерти основателя оказалось в неблагоприятном положении по сравнению с учением Чжу Си, который проявил себя весьма плодовитым автором. Неоконфуцианцы при династии Сун в целом прошли через множество политических схваток, и даже Чжу Си ближе к концу своей жизни пережил мимолетный период политической немилости властей. Но в 1313 году его комментарии к ряду классических произведений получили официальное одобрение как стандарт для государственных испытаний чиновников, и с тех пор оставались им.

Оказанное официальное покровительство философии Чжу Си, с одной стороны, обеспечило ей громадное преимущество, но в то же самое время проявилась такая тенденция, что от его школы отвернулись самые светлые и самостоятельные умы. В любом случае выдающийся философ времен династии Мин по имени Ван Янмин в целом продолжил и развил философию Лу Сяншаня, а не учение Чжу Си. Он отстоял Лу Сяншаня от нападок тех, кто обвинял его в принадлежности к дзен-буддистам, и дал высокую оценку его философии в предисловии к изданию собрания сочинений этого ученого.

Ван Янмин (Ван Шоужэнь) родился в 1472 году, принадлежал к роду выдающихся ученых и чиновников. В возрасте 21 года он получил второй разряд цзиньши после успешных государственных испытаний, однако неоднократные испытания на более высокий ранг провалил, и получил его только в 28 лет. Тем временем он изучил военную тактику в период, когда границы империи подвергались нападениям врагов. Он пытался изучать одновременно даосизм и буддизм, но все-таки остался убежденным конфуцианцем. Ван Янмин занимал различные государственные посты и вдобавок обучал собственных питомцев. В 35 лет у него хватило мужества выступить против одного из влиятельнейших придворных евнухов, считавшихся бичом династии Мин. Его заключили в тюрьму, подвергли телесному наказанию и сослали смотрителем почтовой станции в провинцию Гуйчжоу.