С возвращением особого внимания старине, чем отличался данный период китайской истории, взоры всех философов Поднебесной обратились к Конфуцию, который в их глазах превратился в настоящего реформатора. Притом что при жизни он соглашался иметь дело исключительно со словами и понятиями. Один ученый того времени писал так: «Конфуций сказал: «Благородный муж стремится говорить медленно, а действовать быстро». «Он живо действует, но тщательно подбирает слова в разговоре». «Благородный муж сначала совершает поступок и только потом говорит о нем». «Для благородного мужа большой позор, если его слова обгоняют его поступки».
Прозу жизни положил в основу своей философии китайский ученый Янь Юань (1635–1704)[12]. С самого детства ему пришлось работать в поле, а позже зарабатывать на жизнь лекарем и учителем в сельской школе. Совсем молодым человеком он всей душой отдался учебе в школе даосов. Затем Янь Юань всецело погрузился в постижение неоконфуцианства, занимался медитацией, предписанной в качестве пути к озарению. В средине жизни он полностью разочаровался во всех этих учениях и пришел к убеждению о том, что неоконфуцианство глубоко пропитано идеями буддизма и даосизма.
Янь Юань подверг критике учение Чжу Си, в соответствии с которым считалось, будто все вещи состоят из двух компонентов в виде
«Глазница, глазное яблоко и зрачок представляют собой физическую материю глаза. Зрение, являющееся их предназначением, представляет собой естество глаза. Вы разве решитесь сказать, что принцип этого зрения состоит в том, чтобы видеть исключительно правильные явления, тогда как глазница, глазное яблоко и зрачок дают нам изображение явления неправильного? Я утверждаю, что и принцип зрения глаза, и его физические компоненты дарованы Небесами.
Не вижу ни малейшего смысла в попытке проведения различия между тем, что считать естеством, дарованным Небесами, и что относить к физическому естеству. Остается только сказать, что Небеса одарили человека естеством глаза, который служит органом зрения. Так как оно позволяет человеку видеть этот мир, естество глаза можно назвать полезным… Но острота или размытость зрения, способность видеть предметы вдали или только вблизи зависят от силы или слабости того же зрения человека.
Но ничего из этого нельзя назвать большим недостатком. Если глаз видит четкое изображение и на большом расстоянии, это конечно же большое достоинство; но если воспринимаемое им изображение выглядит размытым и его можно наблюдать только на коротком расстоянии, все еще хорошо, хотя и не идеально. Как это можно назвать большим недостатком? Когда возникают пагубные явления, которые обманывают зрение и размывают воспринимаемое им изображение, тогда можно говорить о неблагоприятных признаках; здесь впервые мы можем применить термин «большой недостаток». Но действительно ли такой обман зрения можно считать недостатком естества глаза? Действительно ли он оказывается его физической материей? Если мы говорим, что дело касается недостатка его физической материи, тогда следует добавить, что естество глаза может быть безупречным только в случае отсутствия этого глаза!»
Буквоедам Янь Юань посвящал одни только свои насмешки. Он описал ученых своего времени как людей «величественно восседающих в своих кабинетах, но с виду народец они хилый, и над ними смеются солдаты и земледельцы: разве такое занятие можно назвать достойным мужчины?» Он объявил чтение книг занятием бесполезным, если только полученные из них знания не применять с пользой в реальной жизни. Можно ли научиться игре на музыкальном инструменте, вопрошает он, ограничиваясь бесконечным чтением книг на эту тему, фактически не прикасаясь к соответствующему инструменту?! Таким же точно образом необходимо применять на практике все, что удается почерпнуть из произведений классики, если только перед учебой ставится хоть какая-то полезная цель.
Совершенномудрые правители древности, а также Чжоу-гун и Конфуций видятся нам, писал Янь Юань, «мудрецами, как один учившими необходимости действия. И сами они все трудились на деле над прокладкой правильного пути в нашем мире… Ученые, служившие при дворе династий Хань и Тан, унаследовали всего лишь только одну или две десятых части от их созидательного духа. Но правители династий Цинь [265–419] и Сун [960—1279] легкомысленно пошли на поводу буддистской догмы «отстранения от мирской суеты» и учения Лао-цзы о «бездействии». Они также приспособились к технике Чжоу, Чжэна, Чжу [Си] и Шао [все они принадлежат к неоконфуцианцам времен династии Сун], практиковавших сидение в медитации, а также труд исключительно челюстями и кисточками для письма. Подводя итог, отметим, что никто из них ничего полезного не делал, мужские атрибуты у них усохли, а путь совершенномудрых они потеряли».
Янь Юань в качестве лекарства от всех недугов мира прописывал плодотворную деятельность. Он предлагал конфуцианским ученым его времени заниматься трудом на каком-нибудь полезном поприще, как то: земледелием, лечением больных или предсказанием судьбы, а вот параллельно можно вести свои научные исследования.
«Нам, конфуцианцам, следует заниматься всеми делами в мире, ждущими своего труженика, – утверждал он. – Если мы не приложим свои руки, кто ими тогда займется? За примером обратитесь к делу жизни нашего Учителя!»
Конфуцианцы в целом давно присматривались к военному делу. Янь Юань назвал военных людей «благороднейшей когортой мужчин на свете». Он утверждал, что Конфуций отрабатывал со своими учениками приемы обращения с оружием и что в старину молодых людей обучали благородному делу ношения оружия, предназначенного для защиты своего народа.
Янь Юань откровенно осуждал неравенство богатых и бедных, а также сосредоточение земельных владений в руках подавляющего меньшинства жителей Поднебесной. «Всей землей в нашем мире, – написал он, – должен пользоваться весь народ Поднебесной на общих основаниях. Если потакать желаниям богатых, наследство десяти тысяч человек было бы передано одному человеку ради удовлетворения его ненасытной алчности». Путем к исправлению сложившейся ситуации Янь Юань видел возврат к системе «колодезного поля», за которую, как мы видели, ратовал Мэн-цзы. В случае внедрения ее в жизнь можно было рассчитывать на справедливое перераспределение пахотных земель.
Исходя из его предложений по поводу землевладения в Китае, Янь Юаня вполне можно причислить к предшественникам китайских коммунистов. Но он к тому же энергично встал на защиту учреждения феодализма в том виде, в каком он существовал в Древнем Китае, и заявил, что бесконечные беды китайцам принесла как раз его отмена. Он решительно настаивал на его возрождении. Китайские коммунисты, как это прекрасно известно, считали, что «феодальный период» в Китае закончился в XX столетии, и они видели в феодализме одного из своих непримиримых врагов.
По большому счету все сходятся во мнении на том, что своим учением Янь Юань повлиял на мировоззрение китайского философа-материалиста Дай Чжэня (1724–1777)[13]. Его считают ведущим философом периода династии Цин. Жизнь Дай Чжэня начиналась в такой нищете, что постигать грамоту он мог, одалживая книги у более зажиточных соседей.
О его редких умственных способностях можно судить по одному рассказу о происшествии, случившемся с ним, когда ему было 10 лет. Его учитель давал пространное разъяснение к произведению китайской классики под названием «Великое учение», когда неожиданно его маленький ученик спросил: «Откуда Вы знаете, что в данной книге приводятся слова Конфуция, которые записал его ученик Цзэн Цзы? А как Вам удалось узнать, что в ней приводятся предположения Цзэн Цзы, хотя их сформулировали его ученики?» Учитель ему ответил так: «Так утверждает Чжу Си».
«А когда, – не унимался наш маленький скептик, – жил сам Чжу Си?» – «При династии Сун». – «А когда, – мальчик продолжал допрос, – жили Конфуций и Цзэн Цзы?» – «При династии Чжоу». – «Сколько же лет отделяло династию Чжоу и династию Сун?» – «Приблизительно две тысячи лет». – «В этом случае, – последовало заключение ребенка, – откуда Чжу Си мог знать?» Учитель не мог найти ответа. Он просто покачал головой и сказал: «Какой странный ребенок!»
Такое событие называют пророческим с точки зрения интересов Дай Чжэня, ведь свою первую книгу, написанную им в 20 лет, он посвятил математике, а вторая его книга представляла собой толкование технического раздела одного из классических произведений. За всю свою жизнь он написал или отредактировал около 50 трудов.
Дай Чжэнь сделал блистательную карьеру на государственной службе, даже притом что он неоднократно проваливал испытания на присвоение высшего ранга. Его назначили одним из редакторов обширной имперской библиотеки рукописей, которую тогда как раз собирали, а император Цяньлун написал и опубликовал хвалебную поэму, посвященную одному из его научных достижений. Когда в возрасте 51 года Дай Чжэнь не смог пройти испытания на высший ранг, возможно, в шестой раз, тот же император специальным указом присвоил ему ранг, никак не дававшийся ему традиционным путем. Он умер два года спустя.
Может показаться неожиданным, что человек, пользующийся таким почетом у маньчжурского императора, взялся критиковать сами философские основы династии. Но обратите внимание на то, что Дай Чжэнь не смог пройти испытаний, основным предметом которых служило несимпатичное ему неоконфуцианство.
Дай Чжэнь унаследовал учение своих предшественников, служивших при дворе династии Цин, но он развил их идеи самым тщательным образом и превзошел их. Он развенчал дуализм Чжу Си так же полно, как это в свое время сделал Янь Юань, и пошел еще дальше. Он не смог найти никакой связи