– Саня, там что крокодил? – спросил я, давясь от смеха.

– Вода ледянущая, – спокойно ответил он.

– Ты живешь в этих краях уже лет двадцать, и не знаешь, что здесь в мае купаться нельзя?

– Лет двадцать назад я здесь только начал работать, продержался недолго, и вернулся обратно совсем недавно. В мае я, как правило, никуда далеко от кордона не ухожу, – также спокойно парировал он.

Я почувствовал угрызение. Человек таскался ради меня по лесам несколько дней. Запарился. Решил совершить омовение – не получилось. А я потешаюсь над слабостью товарища, который бросил все свои дела, чтобы помочь мне? Надо менять ситуацию.

Я очень не хотел лезть в воду, я ненавижу мерзнуть. Но убедил Сашу, что нам действительно надо помыться, и поделился своим опытом майских байдарочных походов. В воде стоять нельзя – сразу начинает сводить ноги. У дна самая ледяная вода, самая теплая у поверхности. Поэтому бросаемся быстро в воду и пулей на берег, стараясь не касаться дна. Если байдарка весной переворачивается, никто от этого не умирает. Как правило.

Мы выбрали, где было поглубже, и я первый ринулся в воду. Саша за мной. Стараясь не прислушиваться к тому, стучит ли еще мое сердце и о чем пищат мои органы осязания, я снова быстренько оказался на берегу. Все тело жгло. А Александр превратился в тюленя. Он фыркал, сопел и бултыхался в ледяной воде. И я подумал, как человек, который каждое утро, добровольно, выливает на себя, только что вылезшего из теплой постели, ведро воды из колодца, мог испугаться весенней реки? Май-месяц на дворе! Другие условия или что-то еще?

Через пару минут он вылез на берег совершенно счастливый и гордый. Не проронил ни слова, но благодарность была написана на его лице.

На нашем берегу снова зазвучали флейты и до конца вечера больше никто не кричал «драной кошкой».

Вскоре мы приступили к ужину. Еда была самая обычная, но вкуснаа-яяя! Рожки с грибами. То ли строчки, то ли сморчки, то ли и те и другие, и третьи? Аркадий Октябринович пару раз наливал нам по пол кружке своей медовухи из стеклянной бутыли с непрозрачными стенками. По вкусу – очень сладкое крепкое пиво. Мой первоначальный замысел, разговорить старика после спиртного, не удался. Эффект получился обратным. Мы молчали. Мы приятно молчали. Нам стало так хорошо, что любое произнесенное слово, разрушило бы гармонию окружающего мира. На десерт Аркадий Семенович снова налил по пол кружке. Мы, все трое, рядышком, уселись на поваленный ствол. Цедили медовуху и любовались последними лучами солнца, постепенно пропадающими среди сосен противоположного берега.

Я задумался. Задумался о том, что раньше, когда я был моложе, алкоголь был «как способ молиться». Голова прояснялась, я начинал видеть и понимать, то, что раньше было недоступно. Мне казалось, я могу разговаривать с Богом. Я видел главный путь, я знал, куда идти и что мне делать дальше. Но с течением лет, с более регулярным употреблением, я потерял эту способность. Теперь алкоголь – это только аперитив и способ снять стресс или физическую усталость. Короче, привычка напиваться.

– Водка просто стала поганой, – неожиданно для меня, лениво произнес Саша.

– И бабы не те, – вздохнул Аркадий Октябринович, – старые все какие-то.

Я в замешательстве опустил глаза внутрь своей кружки и в ужасе натолкнулся там, на совершенно жуткую круглую рожу. Я решил не признавать ее в качестве своего отражения. Я еще мог допустить, что Саша читает мои мысли, но чтобы старый коммуняка вспомнил о женщинах… Я одним глотком выпил содержимое кружки вместе с поселившейся там комнатой смеха. Не проверяя результат, протянул ее Аркадию Октябриновичу:

– А хотите, я расскажу, как летал на воздушном шаре?

Старик, молча кивнул головой, разлил медовуху по кружкам, и я начал свой рассказ.