Глава 16. Урфин Джюс и его деревянные солдаты

В конце недели приехал Сашин егерь с женой и бородой как с портрета Льва Толстого. Его тоже звали Александр. Это я запомнил по ходу идентификации бород еще при первом знакомстве с Сашей. Егерь принял на себя управление охотхозяйством. Процесс передачи состоял из передачи ему, того самого журнала, в который были занесены мои цели и задачи по прибытии в Пижну. Да, еще приходила жена Льва Николаевича, очень милая и обаятельная женщина. И настоятельно потребовала запереть погребок на висячий замок. А ключ утопить в Северном Ледовитом океане, чтобы «её Саша» его не нашел, пока начальство отсутствует. Так мы и сделали, а потом снялись с якоря и отправились в Черноречье «навестить Октябриныча».

По моим представлениям по карте расстояние от точки «А» до точки «БЫ» было бы небольшим. Но Саша сказал, что напрямую идти нельзя по двум причинам.

Во-первых, это территория заповедника (и хотя его там все любят и ждут, можно нарваться на административный штраф). По первому пункту я его очень активно поддержал, хотя Саша и не понял природу моей принципиальности по соблюдению режима охраняемых территорий, с учетом того, что неделю назад я оттуда и пришел. Про дикий троллейбус я ему рассказывать не стал. И хотя на этот раз зона обитания техногенного монстра теоретически не совпадала с нашей траекторией, мне бы не хотелось рисковать – вдруг он поменял маршрут.

Второй причиной были вешние воды. Несмотря на то, что сама Сежа уже давно вернулась в свои берега после половодья, все притоки, ручейки, болотца и старицы были еще полны водой и служили бы для нас труднопроходимыми препятствиями. Поэтому мы пошли по дороге, заведомо согласившись на большой крюк. Во многих местах дорога оставалась подтопленной, и нам приходилось перебираться по жердочке или разуваться до колен, чтобы перейти низкий участок вброд. Это было особенно мучительно – холодная талая вода сводила ноги. Но в любом случае, когда к трем часам дня, мы веселые без весел подгребли к Черноречью, я не чувствовал себя сильно уставшим.

Черный сруб дома неожиданно преградил нам дорогу, когда мы поднялись на очередной пригорок. Вокруг дома неорганизованно бродили козы разных возрастных категорий, а в воздухе витал запах жизни… ну, или навоза?

«Значит, жив, – облегченно произнес Саша. Но по его интонации я не понял: или старик ему действительно дорог, или Саша просто боится трупов. Я был взволнован также как тогда перед входом в землянку, но появление старика все равно прозевал. Его лохмато-кудрявая голова явилась перед нами в лучах солнца, бивших его по затылку и ослепляющих нас, пытавшихся заглянуть ему в лицо. Саше старик очень обрадовался, а вот мне не очень. Подозрительность, напряженность и недоверие генерировал он своими взглядами в мою сторону. Но мне он тоже не понравился.

Одет старик был как-то не по человечески: ночная рубашка до колен, перевязанная по какой-то фиг тесемкой на поясе; на плечи накинута фуфайка грязного цвета, видимо, для тепла. А внизу, из-под рубахи, торчали голые волосатые ноги, обутые в какие-то говноступы, неизвестной конструкции. То ли старец святой, то ли крепостной, то ли зэк на поселении… А может хиппи на пенсии? Правда, глаза, когда я до них добрался, да и лицо в целом, никак не сочетались с этим прикидом. Взгляд старика был цепкий, ясный и насмешливый. И, несмотря на дурацкий прикид, он не выглядел индивидом, потрепанным жизнью.

Саша представил нас друг другу: старика звали Аркадий Октябринович, а меня просто Андрей. При этом Саша не упомянул настоящей цели моего визита, а как-то сумбурно объяснил, что я городской. Прибыл в охотхозяйство на отработку, но сам не охотник – прислали с завода. Но так как мне в городе делать нечего, то отрабатывать буду долго, может до осени – пока не замерзну. Но очень, как оказалось, трудолюбивый, поэтому нам пригодится, в смысле поможет. Понятно из контекста, что «нам» состоял из Саши и Октябриныча, а я, соответственно, все остальное и все что поможет. Но старик воспринял поток объяснений крайне недоверчиво.

– Аркадий Октябринович, – произнес я так проникновенно уважительно, что старик сам почувствовал, как позорно торчат из-под рубахи его голые ноги при таком обращение, и вздрогнул. – У них завод оборонный, пока КГБ, ФБР и контрразведка проверяют мою анкету, они не могут запустить меня внутрь. И чтобы я не бродил вокруг забора, они и направили меня в свое охотхозяйство. Чтобы я хоть какую-нибудь пользу приносил, прежде чем буду допущен к секретам родины.

– Однако повезло тебе Андрей, – произнес старик завистливо и покачал головой. – Помню, когда я устраивался на завод Ульянова, так меня 2,5 месяца продержали на овощебазе. Я там, в сырости и в сквозняке, в подвалах слизкую капусту чистил… Зимой дело было… А у тебя – лето! Птички поют, листики распускаются, солнышко светит… Коров уже нет, но доярки-то остались! Нет. Да я бы, вообще, на завод не пошел.

– Может, и я не пойду, – поддержал я хитроумного старика.

– Нельзя! – категорически отрезал Аркадий Октябринович. – Первым делом самолеты, а девушки потом или сзади!

– Да нет там никаких самолетов, самовары какие-то собирают, – усомнился я в правильности выбора.

– Неважно! Пусть хоть валенки самоходные для армии подшивают. Но каждый должен внести свой вклад в обороноспособность нашей родины, потому что ничего другого мы производить не можем. Инженерная мысль на благо человека у нас не работает. Нет у нас такой исторической традиции – облегчать кому-то жизнь.

Старик закладывал очень длинные фразы игриво и литературно. В моих ответах он, похоже, не сильно нуждался и готов был сразу перейти к монологу. А уж когда выяснилось, что фуфайка на его плечах – это только способ ее перемещения из дома в сарай на лето, так как руки заняты… я резко изменил свое отношение к Аркадию Октябриновичу. Ум старика еще не покрылся накипью, от выпитого за всю его жизнь чая. И только имя Аркадий в сочетании с голыми волосатыми ногами вызывали у меня приступы внутреннего смеха и не позволяли относиться к старику вполне уважительно.

Октябриныч доложил Саше, что сам к странствиям готов, дом прибран от «зимнего угару», а пчелы выставлены за сараем на улицу, осталось только картошку посадить. Я заглянул за сарай – борти выстроились в ряд как деревянные солдатики, но больше были похожи на партизанский отряд. Каждая борть выглядела как высокий пень или отрезок толстого соснового ствола, поставленный вертикально. У некоторых сбоку были прикреплены какие-то веточки, но суть общей картины от этого не менялась. Борть – это как дуплянка для гигантских синиц, размером с ворону. И летком для раздобревшего шмеля. И в этом плане они все были одинаковые. Но на каждой такой дуплянке у старика сверху сидел свой собственный головной убор: от обычной широкой доски, защищающей от осадков, как на любом скворечнике, до шляпы Д’ Артаньяна и кепки московского мэра. Первоначально я принял их за садовые скульптуры и попытался рассмотреть поближе. Но густое как мед жужжание напомнило мне о судьбе Винни-Пуха, и я ретировался.

Впоследствии, Саша рассказал мне, что у Октябриныча действительно каждый улей (борть) имел свой художественный образ и соответствующее имя. Три самых старых, с обычной плоской крышей, он для краткости называл «Членами партии», подразумевая под ними основоположников марксизма-ленинизма. Он даже бородки им приделал разного качества, чтобы отличать между собой. Остальные имена колод были не такие авантажные, а скорее сказочные как семена помидор: Петрушка, Буратино, Дурачок, Гном, Гаврош, Баба Яга Мать, Баба Яга Дочь, Ковбой и другие.

Когда мы вкратце осмотрели его «усадьбу», Старик пригласил нас в дом – солнце рано зашло за тучи и на улице снова становилось по-весеннему зябко. Из Пижны Саша захватил с ледника два последних глухариных трупа и бутылку хреновой водки в качестве презента. На что Аркадий Октябринович сказал, что глухарятина на его вкус жестковата и ему бы лучше рябчиков. Ну, или хотя бы белую куропатку. Был ли это стариковский каприз или стеб, я до конца не понял. Грань между слабоумием и остроумием оказалась очень неопределенной для моих несобранных в кучку мозгов. Но как орнитолог я решил: «Серую ему – еще куда ни шло, а белую, в этой местности – это вряд ли».