– Водки нет, – слегка обиделся Саша, – могу предложить неразведенный спирт. На чем все это как раз и замешано.

– Спасибо, не надо, – отказался я. – Но это в корне меняет дело. Нельзя ли мне отведать корня солодки? С детства люблю ее вкус – что-то среднее между ромом и коньяком. А еще и от кашля помогает…

– А ты, ботаник, знаешь, вообще, что такое солодка и где она растет? – терпеливо спросил Саша.

– Не знаю, – честно признался я, – травка какая-нибудь. Вот ваш калган, я знаю что такое – Лапчатка узик, по-латыни. И тоже корешки. Бабушка их всегда в самогон добавляла. Поэтому, солодку, я всегда представлял как что-то типа калгана.

– Понятно, – вздохнул Саша. – Солодка-это растение степей и полупустынь. Корень растет на глубину нескольких метров! Представил себе? И у нас она не произрастает.

– Ну, извини, – с неприятным чувством задетого самолюбия произнес я.

– Да ничего. Есть тут у нас и любители солодки. Говорят, что поднимают потенцию. Но я думаю, что у них просто какие-то проблемы со здоровьем, типа болезни Аддисона. – Саша лучом фонарика нарисовал на стене дугу и выудил бутыль импортного дизайна с криво написанной этикеткой «ЛАКРИЦА. Северный Казахстан». Дата розлива была неразборчива.

– Мокрицу, я, вообще, не хочу. Ну, нафик! – я представил себе мелкую всегда мокрую траву, покрывающую огородные грядки сплошным ковром.

– Дурень, – констатировал Саша. – Лакрица и солодка – это одно и то же. Тоже не знал? Я гляжу, ты не представляешь никакого интереса для Октябриныча. Он-то у нас великий знаток трав и грибного царства.

– И плесени? – съязвил я, пытаясь последним шансом показать хоть какие-то остатки биологического образования. – Давай не будем это пить. Поднимать потенцию нам сейчас как-то неактуально. Оставь для страждущих и обездоленных эрекцией.

– А мы и не будем, – согласился Саша, – мы только продегустируем. Должен же я тебя угостить, раз тебе она нравится.

Он извлек с нижнего стеллажа какие-то две чернильницы (в этом подземном музее алкогольного стекла рюмки оказались бы полным кощунством). Вдул в них свои бациллы, изгоняя пыль, и наполнил на две трети грязно-желтоватой жидкостью.

– С праздником! – объявил Саша и опрокинул чернильницу в рот.

– Вкус как в детстве, – объявил я, высосав содержимое второй. – Только немного землей отдает, как будто корни не совсем тщательно вымыли.

– Дело не в этом. Мужики говорят, что возможно подвид не тот. Настоящая в Туркменистане выращивается, а не в Казахстане и, тем более, не на юге Сибири.

– Ща как даст нам по голове! – предположил я. – Столько сладости и на голодный желудок.

– А ты знаешь, что это не сахар? – спросил Саша.

– Глюкоза, фруктоза – какая разница – еще быстрее усваивается! Тут в погребке и завалимся, – мне как-то уже хотелось выбраться наружу.

– Это вообще не углеводы, – Саша снова наполнил чернильницы. – Они конечно в солодке присутствуют, но в очень незначительных количествах. Солодка содержит гликозид, больше 20 процентов. Специальное вещество, которое придает ей сладкий вкус.

– Тоже не знал? – спросил Саша, когда мы опрокинули по второй чернильнице. – Я гляжу, ты не представляешь никакого интереса для Октябриныча. Он-то у нас великий знаток…