Глава 10. Экология как любовь к ближнему

Через 2 км, как мне было и предсказано, я пересек границу заповедника. Я это понял по большому стенду на обочине. На плакате была изображена общая схема охраняемой территории и различные запретительные надписи. Табличка поменьше объявляла, что я уже нахожусь на территории охотхозяйства «Великомученическое» и приглашала пострелять. «Хорошо устроились ребята, – подумал я, – те берегут и взращивают, а эти уже пользу окучивают». Мне даже стало обидно за замдиректора по разведке – не проинтуичил ситуацию. Какая граница?! Шаг в сторону, и вот тебе Джеймс Бонд с «лицензией на убийство». Ну, и его высокопоставленные товарищи – слуги народа: Тот, кто должен нарушать, Тот кто, должен пресекать и Тот кто должен, карать. Все в одной кошелке с песней «Мы вместе!», поэтому им везде и всегда барабан.

Должна же быть какая-нибудь буферная зона. Нейтральная полоса. Где первые уже не берегут, а вторые еще не стреляют. Где с корзинкой уже можно, а с ружьем еще нельзя. И везде таблички на деревьях: «Не стрелять! Зона примирения».

Звери и птицы очень быстро осознают, где безопасно. И даже понимают, что забор это преграда для кошек, собак и других врагов, но читать таблички пока не умеют. В молодости, когда я пас коз и подрабатывал учителем в сельской школе, я получил участок на краю села и огородил его с трех сторон деревянным забором. В первый же год зайчиха выкармливала там своих зайчат, а ежиха своих кактусят. Заповедный эффект был потрясающим! Забор защищал от спутников человека, а близость к человеку от естественных врагов.

Зато на дачах совсем не стало певчих птиц. Такая концентрация кастрированных котов на единицу площади не дает им шансов вывести потомство. Выжили одни зяблики. Хотя сады и парки считаются у орнитологов самыми густонаселенными птичьими зонами. В силу разнообразия биотопов: тут и кустарник, и деревья, и различные строения, и луг. Отсюда и большое видовое разнообразие гнездящихся птиц. У бабушки в огороде всегда гнездились птицы, то в крыжовнике, то в смородине, то в малине; ласточки на доме, воробьи всегда в бане. А в доме – две кошки. И в каждом доме, как минимум, по кошке. И ничего! Под естественный отбор, конечно, всегда кто-то попадал… Но гнездящихся птиц в деревне всегда было больше, чем в лесу. Потому что участки были не по 5 соток: большой огород, за ним усад, за усадом сразу начинался лес. Перед домом широкая деревенская улица. На той стороне другой ряд домов, за ними тоже огороды, потом усады, потом поле. Получалась устойчивая экосистема. А на дачном участке? Слева сосед, справа сосед, спереди и сзади по соседу. И даже сверху кто-то пытается что-то настроить: то ли рояль, то ли непонятное, но красивое слово «мезонин». Да и сам дачник всегда не один. Он приводит с собой Жучку, Мурку, Мышку и Мусор. Бабка идет по умолчанию. Видимо, на тот случай, если чудом вырастет репка. Благодаря мусору к дачнику приходят друзья друзей: сороки и вороны. Основные пожиратели птичьих кладок и птенцов. После них котам уже делать нечего, хоть мышей лови.

А вот в деревне их практически не было – сороки были только в лесу. Потому что мусора тоже не было – ни одной общественной свалки на всю деревню. Старые ботинки сжигались в бане, а что не горело, закапывалось на «задах» в землю (в основном это были консервные банки). А сейчас попробуй сжечь что-нибудь в бане. Все! Баня не удалась – жар не тот.

Получается, чтобы вернуть птиц на дачу я должен выполнить программу минимум:

а) убить собственного кота, б) отгородиться от соседских извлекателей репы непроходимым забором, в) начать отстреливать сорок. Как-то это не орнитологично получается?! Грубое вмешательство в живой биоценоз.

А программа максимум? Вот тут все просто. Программа максимум – это стандартная экологическая программа – убить всех! Чтобы некому было даже сорри-ть за мусор, сам-то я, дескать, не буду, я же эколог. И сразу наступит идиллия. Опарыши будут пожирать трупы котов и соседей. Из опарышей, не сразу, а потом, будут вылупляться мухи. Птицы будут питаться этими мухами и сказочно петь от удовольствия. Экология, не как этап развития биологии, а как прикладное общественное движение (от слова «приклад»), штука жестокая, она не признает человека животным. И значит, у человека нет никаких прав на среду обитания. Твой дом неожиданно встал на пути миграции бобров?! Все. Тебе не повезло, забирай свои манатки, и да здравствуют бобры! Еще и климату спасибо – у гиппопотамов от нашего мороза насморк и мигрень. Так что потепление климата для дачника смерть.

С такими грустными мыслями о судьбе своих соседей по участку… и котов, я шел вдоль заросшего кладбища. Я знал, что сейчас будет Пижна. Когда, более двадцати лет назад, мы с Димкой подходили к поселку, уже вечерело, и кресты вдоль дороги придавали нам прыти. Поэтому я и запомнил этот переход из царства мертвых в мир еще живых.

Пижна уже тогда умирала, но мы не поверили. Была пятница, было шумно, люди пели почти всю ночь. Возможно, праздновали свадьбу – я точно не помню. Мы с Димкой расположились под высоким берегом. Здесь нас и нашел местный Дембель. Он только что вернулся из армии домой и был при полном параде: шевроны, лычки, фуражка, отполированная изогнутая бляха кожаного ремня – все как полагается. Возможно, даже само торжество было по случаю его прибытия. Я не помню. Но он точно звал нас к столу, но мы постеснялись. Он просидел с нами до самой темноты, поведал что-то про армию, которая ждала меня уже осенью, потом принес нам вяленой рыбы. Он-то нам и рассказал, что когда начались пожары 72 года, все жители поселка спасались тем, что залезали в Сежу по самую шею. Только там у самой воды можно было дышать. Поселок развивался при Советской власти после войны как лесозаготовительный, давно свел все леса в округе и перешел на заготовку торфа, вот торфяники и горели, забивая и без того раскаленную атмосферу удушливым едким дымом. А после 72-го и торфоразработки закрыли, людей стали расселять. По его словам большинство перебралось в Старый Яр вместе со своими домами.

Ночью мы с Диманом жутко замерзли. Вернее, мы мерзли всю ночь, пытаясь спать. Кусок полиэтилена, в который мы заворачивались в предыдущие ночи, на речном песке оказался совершенно бесполезным. С того случая я всегда беру с собой в поход палатку, и никогда не ставлю ее на песке. Интересно, что до этого мы всегда ходили без нее, по причине ее отсутствия.

Чуть стало светать, мы тронулись в путь с единственной целью – закончить поход сегодня, чтобы больше никаких ночевок. Мы шли по еще темной улице, и никаких следов запустения не заметили: обычная деревня. На самом краю мы прошли мимо двора с раскрытыми воротами. Во дворе горела лампочка, и мы видели, как женщина доила корову – скоро погонят стадо. Жизнь шла своим чередом.

Я не знаю, через сколько лет, снова попал в Пижну. С рекой я почти не расставался. После армии, пока учился в университете, мы каждый год сплавлялись на байдарках на майские праздники. По очень жесткому графику – четыре дня на всю реку. С учетом весеннего паводка, это реально, но без ловли рыб, ворон и осмотром окрестностей. Поэтому Пижна для нас была только ориентиром в пути. И когда однажды я все-таки взобрался на ее крутой берег – было уже поздно. На огромном пространстве лежали останки каких-то хозяйственных построек и раскиданы предметы человеческого быта. Я почувствовал себя космонавтом, который вернулся на Землю, но опоздал: цивилизация уже разрушена, людей больше нет. Сбылась мечта экологов, ура! Кругом только многочисленные зеленые ящерицы, которые снуют по обломкам.

С годами постепенно исчезали и обломки и ящерицы, с трудом поляна постепенно зарастала лесом. Только в дальнем конце, у самого леса в овраге, оставалось два дома, по слухам там жили егеря. Вот туда-то я сейчас и направлялся в поисках своего старика.

Наконец, дорога привела меня в Пижну. Может из-за того, что второй раз в жизни я вошел в эту жизнь пешком, а не вылез из байдарки, на меня нахлынули романтические воспоминания, связанные с этим местом. Нахлынули – это художественное преувеличение. Воспоминаний было всего три. Все три были очень короткие и яркие, но без каких-либо деталей: иволги, которые пели на противоположном берегу весь вечер; парень, который угостил нас рыбой; и женщина, доившая на рассвете корову. Это очень дорогие для меня воспоминания, и я знаю почему. Картина или фотография с нагромождением камней, льда, скал, гор… С лучами заходящего или восходящего солнца… С изображением неба или воды, в котором это небо отражается… Песок, снега, травы, деревья, иней на деревьях и самые прекрасные цветы… Такая картина не имеет для меня художественной ценности, если в ней нет присутствия человека. Хуже того, я чувствую в ней руку дьявола, особенно, если в кадре нет солнца. Даже текущая вода остается мертвой, пока не переброшен мост через ручей.

А вот на следующее почему – я не готов ответить. Возможно, мы на этой планете не просто так? Звено цепочки, без которого вся цепь рассыпается, фишка без которой не складывается пазл? Может, и старика я пытаюсь найти, чтобы найти ответ на этот вопрос?

Глава 11. Танцующий с людьми