— Нет, не продолжаю! Пудрить мозги вам невозможно. Нет их у вас.

Я хотел крикнуть: «Пошли вон, профессор!» — но сдержался, и он продолжил свою «лекцию».

— Право, смешно на меня обижаться. Поверьте мне на слово. Запретив Наполеону переступить черту, которую наш император провел по этой речке, он тем самым поставил Суворова в отчаянное положение. Его армия подойдя к Константинополю, оказалась в ловушке. Перед ней — неприступный город и почти весь британский флот, а сзади трехсоттысячная турецкая армия. Ударь она в спину — и гибель неминуема, неизбежна. И помощи ждать было неоткуда. На той стороне Босфора армия Кутузова стояла, но через пролив не было никакой возможности ей перебраться. Тут же британские корабли утопили бы ее в сем проливе. Надежда была одна на французов. Их армия стояла на Марице, но дальше она двинуться не могла. Седьмой пункт мешал! Конечно, и турецкой армии ударить в спину Суворова было опасно. Уйти с укрепленных позиций — и, как говорится, в чистом поле оказаться между двух огней — нашим и французским, если вдруг Наполеон за ними вслед ринется. Павел Петрович, император наш, с этим пунктом мудрил. То отменял, а то опять в силу вводил. И турки не знали, действует этот пункт или нет. Вдруг не действует? Тогда бы, вздумай они Суворову в спину ударить, в спину и им французы ударили! Вот и застыли три армии в немом ожидании.

— И чего же они ждали?

— Фельдъегеря, который письмо нашего государя к французскому государю должен был привезти! Он фельдъегеря с таким письмом в конце года отправлял. В том письме наш государь должен был известить Наполеона: остается седьмой пункт в силе или нет? Если остается, то турки и ударили бы по суворовским чудо-богатырям — и конец всей нашей славе непобедимой пришел бы. Что славе?! России! Теперь понимаете, почему такие страсти из-за пропавших фельдъегерей у нас в поместье князя Ростова кипели? Столько людей к нам понаехало!

— А государь… что он Наполеону написал?

— Что написал, было уже неважно. Суворов другое письмо от его имени написал. Ну и, разумеется, англичане написали. Оставалось за малым. Чье письмо — суворовское или аглицкое ротмистр Марков императору Франции доставит? И скажу сразу, что Пульхерия Васильевна ему письмо Суворова передала!

— И вы об этом знали?

— Врать не буду, не знал. Я интересы государя защищать к князю Ростову был отправлен. И больше ничего пока вам не скажу. Идите спать! Кстати, Порфирий Петрович интересы государя императора, а не Суворова защищал.

— А Жаннет?

— Мутная девица. Я так и не понял, для чего она к нам приехала? Бутурлин ее больше интересовал, чем дело.

— Вот за это вы ее и взорвали.

— Взорвал? Как же, — расхохотался Чичиков, — ее взорвешь?! Она из Арсенального городка к корнету Ноздреву укатила — и поминай, как звали! Так что идите спать и не мучайте ни себя, ни меня своими глупыми вопросами. Ведь все так просто. В декабре 1804 года по просьбе Суворова князем Ростовым был перехвачен фельдъегерь, везший это письмо. Англичане в свою очередь перехватили фельдъегеря генералиссимуса — драгунского ротмистра Маркова. В шпионы свои завербовали.

— С вашей помощью! В карты вы же его обыграли.

— Опять двадцать пять, что и у вашего писателя. Обыграть его в карты Александр Сергеевич меня попросил. Неужели вы и Пушкина в английские злодеи записали?