– Да не пугай ты нас, Орловых, плахой. Наш дед без страха свою голову под топор самого Петра клал. И за свое бесстрашие им пощажен был. А его внуки что ль труса праздновать будет?

– Да мало вас. Пятеро только. А у моего проклятого армия будет!

– Матушка, да где та армия? В лесах да болотах Пруссии сидит, комаров кормит. Тут же в Петербурге Преображенский полк. Еще мой Гренадерский полк. А там все за тебя встанут. Уж я точно тебе говорю. Ты только скажи, мы кому хошь в рыло дадим. На кого укажешь, тому и дадим. Вот даже завтра!

– Ополоумел ты, Григорий! При живой императрице речи такие крамольные вещать!

– Ну… – мужчина замолк, стараясь подобрать слова. – Уже весь Петербург полон слухов, что плоха наша государыня. А потом вместо нее императором племянник ее станет, твой супруг. Он сразу гвардию в города спровадит. Мол, дармоеды мы. Только до выпивки и драк охочи.

– Так ты ж эти слухи про гвардию сам и пускаешь!

– Так ты ж попросила!

– Так ведь оно так и есть. Вместо вас его любимые голштинцы будут в ваших казармах стоять.

– Да все мы это знаем, матушка и готовы по первому твоему кличу враз выступить.

– Боязно мне, Гриш. Елизавету гвардия послушалась, потому, что перед ним дочь Петра стояла. А я кто? Какая-то немецкая принцесса? В жилах же моего проклятого мужа кровь Петра Великого течет.

– Так давай я его сам, как цыпленка придушу! Тогда Елизавета назначит преемником твоего сына Павла. А ты при нем регентша.

– Не сметь так и думать! Тебя поймают и отправят сначала на дыбу, а потом на плаху. Вслед за тобой и я пойду, и твои братья!

– Матушка, да ежели что, я молчать буду. Вот те хрест!

– У графа Шувалова таких заплечных дел мастера работают, кому хочешь языки развяжут, а потом вырвут. Я его как увижу, у меня мурашки по коже бегут. Он когда радостен или обуян гневом, у него судорожные движения на всей правой половине лица происходят. Страх смотреть на это.

– Так делать то что? Твой, как власть возьмёт, непременно в монастырь тебя упечет.

– Да посмотрим, Гриш. Дай Бог, как-то выпутаемся. И государыня наша поживет еще. Дай Бог ей здоровья. Замерзла я что-то. Согрел бы ты меня, твою бедную матушку…

Санкт-Петербург, Временный деревянный Зимний дворец Елизаветы Петровны. 20 февраля (3 марта) 1761 года

„Что он нашел в этой уродине? – лейб-медик императрицы Елизаветы Петровны Джеймс Маунси старался придать своему лицу выражение максимальной учтивости, когда улыбался фаворитке наследника престола Елизавете Воронцовой. – Лицо оспой побито, в рубцах вся, обрюзгло, несмотря на молодость, толстая, корсет вот-вот лопнет“.

Покои Петра Федоровича заволокло дымом, который щедро, в две трубки поставляли наследник престола и его фаворитка. На столе стояла практически пустая бутылка бургундского вина.

– Джимми, у меня родилась идея! – с хохотом выкрикнул хозяин покоев. – В знак полного к тебе доверия я разрешаю облобызать мою прелестницу, мою очаровательную Романовну[18].