Размышления Чернышева прервал голос Половцева:

– Стало быть, двадцать седьмого февраля Василий Алексеевич представится?

– Да, – твердо сказал Чернышев. – Вот только когда сюда эта весть дойдет…

– Как мне сказывал батюшка, раз в неделю им приходит почта со столицы. Ее как раз принимает отделение моего батюшки. Поэтому он всегда в курсе всех столичных новостей.

– Тогда скажешь о Мятлеве своему батюшке. Вот он и удостоверится.

– Сам скажешь. Вот мы и приехали, – Половцев кивнул на двухэтажный дом, спрятавшийся за высоким дощатым забором.

«Да, небогато еще жили чиновники в восемнадцатом веке, – мелькнуло в голове Чернышева, когда он осматривал дом отца Половцева. – Надворный советник по-нашему, это заместитель губернатора. А то и сам губернатор. И дома у таких чиновников сейчас, будь здоров. Бывшие пионеры теперь имеют жилье, как дома пионеров. Тут же второй этаж вообще из бревен. Забор деревянный. Да, есть куда наших слуг народа раскулачивать».

В доме надворного советника Алексея Михайловича Половцева «казаков» Александра и Герасима приняли радушно. Конечно, с хозяевами за один стол их не усадили, но на кухне накормили вдоволь. Потом отвели в довольно просторную каморку на первом этаже, в которой была даже своя печь.

– Сегодня вечером али завтра поутру я переговорю с батюшкой, тебя позовут, – шепнул Григорий Александру, когда тот с Герасимом обустраивались в своем новом жилье.

В этот миг Чернышев был практически уверен, что он сможет убедить надворного советника пойти на должностное преступление и помочь ему – сделать выписку, будто из губернской родословной книги, в которой будет сказано, что податель ее является белгородским дворянином и едет в Санкт-Петербург для записи в Преображенский полк рекрутом.

«Сдохну, а залезу в постель к Екатерине Второй. Подкорректирую чуть-чуть историю. Не будет второго чуда Бранденбургского дома![15] И Галицию после разгрома Галицко-Волынского княжества я получше устрою, выдерну из-под крылышка дома Габсбургов[16]. И Декларации о вооруженном нейтралитете[17] тоже не будет. Притормозим пиндосов!

Санкт-Петербург, Временный деревянный Зимний дворец Елизаветы Петровны. 20 февраля (3 марта) 1761 года

На фоне весело потрескивающих дров в камине и исходящего от них тепла, разбойничьи посвисты вьюги за окном были какими-то уютными, еще больше добавляя умиротворения. В полной темноте спальни, недавно слышавшей томные глубокие женские вскрики-вздохи под аккомпанемент яростного скрипа кровати, устало прозвучало:

– Гриш, а тебе никогда не хотелось куда-то умчаться отсюда, от этого холода? От этого придворного лукавства и притворства?

– В Индию, что ль, матушка? Там сказывают круглый год тепло. И окиян там теплый, и пальмы на берегу оного растут. Так там аглицкая колония. Им кланяться что ли? Да я лучше в рыло любому англичанину заеду, – мужчина, лежащий рядом с женщиной на просторной кровати, сладко потянулся.

– Грубый ты, Гриш. Чуть что, сразу в рыло.

– Так нельзя ж по-другому, матушка. Схрумают! Даже не подавятся, ироды!

– И за меня в рыло дашь?

– Да кому угодно! Ты же уже спрашивала.

– Да может, передумал ты. Всякое бывает. Ведь такие есть рыла, что на плаху за них попасть можно.