Утром Давид зашел к ней в палату, улыбнулся и поздоровался как ни в чем не бывало. Будто и не было меж ними вчерашнего опасного разговора. Но в то же время что-то изменилось в его лице… Ага, глаза стали другими. Появилось в них какое-то неловкое смятение. Но в то же время неловкость эта была для нее совсем не страшной: она вселяла дополнительную уверенность. Было бы хуже, если бы Давид зашел в палату с равнодушным лицом… А так видно, что ему не все равно. Что переживает за нее по-настоящему. Приятно, что ж…
Неделя прошла быстро, и всяких процедур было назначено много – некоторые из них весьма болезненные. Так что о лишних разговорах думать не приходилось, да и сам Давид больше не пытался их заводить. Был собран, деловит и сосредоточен. Держал ее в таком же состоянии, чтобы не думала о предстоящей операции. И не боялась ее. Да она и не боялась, потому что надоело уже в страхе жить. Наоборот, она ее ждала… Скорей бы уж. Или туда, или сюда. Сколько уже так жить можно?
В последний вечер перед операцией он зашел к ней в палату. Она стояла у окна, и он молча встал рядом и стоял так долго, думая о чем-то своем. Потом проговорил тихо, с хрипотцой:
– Я все-таки должен тебе сказать… Может, и не надо сейчас, но я должен. Ты только не обижайся на меня, ладно?
– А у меня будет повод обидеться? – осторожно спросила она, слегка отстраняясь. – Ты меня сейчас пугаешь, Давид…
– Нет, не надо пугаться. Мне очень трудно это тебе сказать, потому что… Потому что я никогда и никому этого не говорил, поверь… Но я скажу! Я все равно скажу! Дело в том, что я люблю тебя, Тань… И ничего не говори мне сейчас, пожалуйста, вообще ничего. Просто знай: я тебя люблю… Что я рядом. Когда завтра будешь уплывать в наркоз, помни, что я рядом, что я с тобой. Я хочу, чтобы ты знала, понимаешь? Только для этого знала. Чтобы тебе не было страшно, чтобы ты ничего не боялась, понимаешь? Я люблю тебя, я рядом с тобой…
Она повернула голову, собираясь что-то сказать, хотя и сама не понимала до конца, что же такое ему сказать. Ответить, что тоже любит? Но ведь это неправда… Он же поймет, что она это сказала из благодарности. Или сказать, что ей вовсе не до любви сейчас? Что она меньше всего сейчас о любви думает?
Хорошо, что он ей не дал-таки ничего сказать, остановил жестом. Просто притянул ее голову к себе, прижал сильно, и она услышала в какой-то момент, как тяжело бухает в груди его сердце. И запах от его медицинской синей робы идет такой… Приятный. Смесь хорошего парфюма и лекарственных препаратов.
– Ты сейчас ложись и поспи, Тань. Правда, постарайся заснуть… Все будет хорошо, слышишь?
– Ты в этом уверен? – проговорила она в его робу, едва шевеля губами.
– Да. Уверен. Все будет хорошо. Я все предусмотрел, все рассчитал. И хирург очень хороший будет тебя оперировать. Мы с ним только что о тебе говорили… Долго говорили… Все будет хорошо, по-другому и быть не может!
Она вдруг поняла в этот момент, так ясно и болезненно поняла… Он ведь взял на себя полную ответственность за этот ее неоперабельный случай! Это он сам разработал особый уникальный способ, чтобы перевести его из неоперабельного в операбельный! И бог знает, как ему это далось и о чем они так долго говорили с хирургом…
– Ну все, я пошел, поздно уже. Ложись и спи. Тебе обязательно надо хорошо выспаться, слышишь?
Давид отодвинул ее от себя, быстро вышел из палаты. А она и впрямь легла спать и уснула на удивление быстро. Думала, вообще не удастся заснуть в эту ночь…
А утром ее уже везли по коридору на операцию. Мыслей никаких в голове не было, одна только волевая сосредоточенность – все будет хорошо, все будет хорошо! На миг мелькнуло сверху лицо Давида – бледное, будто слегка отекшее. И исчезло. И вот уже анестезиолог надевает на лицо маску… Раз, два, три, четыре… И голос Давида из подсознания выскочил, как спасательный круг, – я тебя люблю… Я рядом… Помни, что я с тобой…
Очнулась она уже в палате: почему-то в глазах было темно. Потом поняла – сейчас ночь, наверное. И она жива. И голова немножко кружится… И снова потянуло в сон, и было уже не страшно, потому что знала точно – утром обязательно проснется. И будет жить дальше. И хорошо будет жить! Замечательно просто!
Через четыре дня ей разрешили вставать, а еще через три она смогла произнести первые слова. Нормально произнести, без привычного болезненного напряжения. Давид сказал, что операция прошла очень успешно и после небольшой реабилитации она будет совсем здорова.
А перед выпиской у них состоялся еще один разговор, и Таня была к нему готова. То есть думала, что готова. Думала, что Давид снова заговорит о любви… А она объяснит в ответ, как ему за все благодарна. А еще объяснит, что о любви пока говорить не может, потому что сама себя в новой жизни еще до конца не понимает. Что ей надо привыкнуть к себе самой, все сначала начать, расшевелить внутри ощущения. Дать самой себе время, одним словом.
Да, все пошло не так в этом разговоре. Потому что Давид вдруг проговорил решительно:
– Тань! Выходи за меня замуж, а? Вот, я тебе и кольцо принес…