Глава 27
Рубен
Толпа уже два дня выстраивается в очередь в Центральном парке.
Пока Пенни делает нам прическу и макияж, изо всех сил жалуясь на то, как мы запустили себя без ее регулярного ухода, – наша команда отправляет сотни бутылок воды в толпу. Это выглядит так, будто им не все равно, но на самом деле они просто не хотят, чтобы во время их дежурства кто-то упал в обморок от солнечного удара или обезвоживания. Конечно, я тоже переживаю, но мои чувства проистекают из «боже, это было бы ужасно», а их ближе к «боже, это прервет концерт».
Мы расположились в хорошо охраняемой палатке за сценой, окруженные стоящими фанатами, измученным персоналом, шипящим в наушники, и низким гулом близлежащих генераторов. Зак и Джон сняли свои куртки, повесив их на спинки пластиковых стульев. К счастью, мы с Энджелом были одеты в футболки. Послеполуденное солнце сегодня немного припекает, но, по крайней мере, мы не будем находиться на нем слишком долго. Мы выйдем, дадим интервью, впервые исполним
По крайней мере, таков официальный план. Вот только все будет несколько иначе.
Я высовываю голову из палатки, чтобы мельком взглянуть на толпу. Я мало что вижу сквозь охрану, но болтовня подсказывает, что они начали выстраиваться в очередь, чтобы встать перед сценой. Мой желудок сжимается. Это первый раз за много лет, когда я нервничаю перед выступлением.
Чья-то рука ложится мне на плечо, и я поворачиваюсь, видя Зака. Он ничего не говорит, но выражение его лица показывает мне, что он знает – я не в порядке.
– Что будет, если после этого мама отвернется от меня? – спрашиваю я.
Зак кивает в сторону палатки, и я следую за ним в укромный уголок. Ну, по крайней мере, настолько укромный, насколько это возможно в данных обстоятельствах. Никто не должен нас слышать из-за шума, но он все равно говорит тихо.
– Если она отвернется от тебя за то, что ты рассказал миру, кто ты такой, она потеряет право называть себя твоей матерью, если она уже не потеряла его. В этом она больше не имеет права голоса, Рубен. Ты не маленький ребенок. Ты невероятный, вдохновляющий человек, и это она должна беспокоиться о том, что потеряет свое место в твоей жизни.
Грустная улыбка приподнимает уголок моего рта.
– Теоретически я это знаю. Но только не практически. То есть что мне делать, если она позвонит мне и скажет, чтобы я не возвращался домой?
– Имеешь в виду дом, за который ты платишь?
– Да.
– Значит, ты полетишь со мной в Портленд, и мы отправимся прямо к моей маме, или в гостиничный номер, или куда угодно, черт возьми, вместе решим, что будем делать дальше. Однако, что бы ни случилось, ты никогда не будешь один. Ты ведь знаешь это, верно?
– Спасибо, – шепчу я.
Я не боюсь потерять свой дом. Возможно, за деньги нельзя купить все, но с моими деньгами я могу купить все, что мне нужно для проживания. Я могу проснуться завтра и переехать в большой особняк на Голливудских холмах, полностью обставить его и обустроиться за время, пока оформляют документы. Хорошо, что по крайней мере в деньгах нет нужды. Но чего я боюсь, так это потерять свою семью. К лучшему это или к худшему, но они все равно моя родня. И даже если я начинаю чувствовать себя более комфортно при мысли о том, чтобы оставить их – или, по крайней мере, маму – позади, это не значит, что мне не будет грустно.
Зак продолжает, мягко, но уверенно:
– И это касается не только сегодняшнего дня, хорошо? Если ты когда-нибудь решишь, что с тебя хватит, даже в четыре утра, ты можешь прийти ко мне. Я знаю, что она твоя мама, но ты ничем ей не обязан. Мы тоже твоя семья.