Приближался Великий пост. Петр и мадам Чоглокова спорили насчет бани. Русская религиозная традиция требовала, чтобы на первой неделе поста верующие посетили баню и приготовились к причастию. Для большинства населения бани были общими: и мужчины, и женщины парились вместе. Екатерина готовилась пойти в баню в доме Чоглоковых, и в тот день, когда она собиралась сделать это, мадам Чоглокова явилась к Петру и сообщила ему, что он сделает приятное императрице, если присоединится к своей супруге. Петр не любил русские традиции, особенно походы в баню, и отказался. Он заявил, что никогда прежде не бывал в общей бане и что это нелепая и бессмысленная церемония. Мадам Чоглокова ответила ему, что его отказ будет означать неповиновение Ее Императорскому Величеству. Петр объявил, что его согласие либо несогласие идти в баню не имело никакого отношения к тому уважению, которое он должен был выказывать императрице, и что он удивлен, как мадам Чоглокова осмелилась говорить нечто подобное; нельзя было требовать от него, чтобы он совершал поступки, которые были отвратительны его натуре и опасны для его здоровья. Мадам Чоглокова парировала, пообещав наказание от императрицы за его непослушание. Тогда Петр рассердился еще больше и заявил: «Хотел бы я посмотреть, что она со мною сделает. Я больше не ребенок». Мадам Чоглокова пригрозила, что императрица отправит его в крепость. Петр поинтересовался, высказывает ли она свою точку зрения или передает слова императрицы. Затем, расхаживая по комнате, он объявил, что никогда не поверит, будто бы его, великого князя и наследника престола, могут подвергнуть столь постыдному обращению. Если императрица недовольна им, ей нужно отпустить его обратно к себе на родину. Мадам Чоглокова продолжала кричать, они оба осыпали друг друга оскорблениями, и, по словам Екатерины, «оба вышли из себя». Наконец, мадам Чоглокова удалилась, заявив, что передаст этот разговор императрице слово в слово.
Молодые супруги не знали, что случилось дальше, но когда мадам Чоглокова вернулась, тема разговора тут же изменилась. Старшая фрейлина сообщила, что императрица сильно переживает и гневается из-за того, что у молодых супругов до сих пор нет ребенка, и хотела бы знать, кто в этом виновен. Чтобы выяснить это, она собиралась прислать акушерку, которая должна проверить Екатерину, и врача, собиравшегося обследовать Петра. Позже, услышав это, мадам Владиславова сказала: «Как можно винить вас в отсутствии детей, когда вы до сих пор девственница? Ее Величество должна понять, что вся ответственность лежит на ее племяннике».
В 1750 году, в последнюю неделю поста, Петр расхаживал по своей комнате, щелкая огромным кучерским хлыстом. Он бил им направо и налево широкими размашистыми ударами и развлекался тем, что заставлял слуг бегать из одного конца комнаты в другой. Затем он каким-то образом умудрился сильно ударить себя по щеке. След от хлыста был во всю щеку, из него потекла кровь. Петр испугался, что его окровавленная щека не позволит ему появиться на публике в Пасху, а императрица, узнав о причине, накажет его. Он обратился за помощью к Екатерине.
Увидев его щеку, Екатерина в ужасе вскрикнула: «Боже, что с вами случилось?» Петр ей рассказал. На минуту Екатерина задумалась, затем ответила: «Ну, может быть, я вам помогу; прежде всего идите к себе и постарайтесь, чтобы вашу щеку видели как можно меньше; я приду к вам, когда достану то, что мне нужно, и надеюсь, никто этого не заметит». Екатерина вспомнила, что несколько лет назад, когда она упала в саду Петергофа и поцарапала щеку, месье Гюйон покрыл царапину мазью из свинцовых белил, которую использовали от ожогов. Екатерина послала за этой мазью и принесла ее мужу, после чего так обработала его щеку, что, взглянув в зеркало, он ничего не заметил.
На следующий день, когда они причащались вместе с императрицей в дворцовой церкви, луч солнца упал на щеку Петра. Месье Чоглоков заметил это, подошел к великому князю и сказал: «Вытрите щеку, на ней мазь». Быстро и словно в шутку Екатерина сказала Петру: «А я, ваша жена, запрещаю вам вытирать ее». Тогда Петр, повернувшись к Чоглокову, ответил: «Видите, как эти женщины с нами обращаются, мы не смеем даже вытереться, когда это им не угодно». Чоглоков рассмеялся, кивнул и ушел. Петр был благодарен Екатерине за то, что она раздобыла мазь и дала отпор Чоглокову, который так ни о чем и не догадался.
25
Устрицы и актер
В пасхальную субботу 1750 года Екатерина легла в постель в пять часов дня, чтобы встать к традиционной пасхальной службе, начинавшейся поздно вечером. Не успела она уснуть, как вбежал Петр и велел ей подняться и поесть свежих устриц, только что привезенных из Гольштейна. Для него это было двойным удовольствием: он любил устрицы, и они были присланы ему с родной земли. Екатерина знала, что если она не встанет, то обидит его, и это приведет к ссоре, поэтому поднялась и пошла вместе с ним. Она съела дюжину устриц и снова удалилась в постель, а Петр остался и продолжил поедать устрицы. Екатерина заметила, Петр был рад, что она попробовала немного и оставила большую часть для него. Незадолго до наступления полуночи Екатерина снова встала, оделась и отправилась на пасхальное богослужение, но во время долгой литургии у нее начались сильные колики в животе. Она вернулась в постель и провела два пасхальных дня, мучаясь от диареи, которую удалось побороть с помощью настойки ревеня. Петр не заболел.
Императрица также покинула службу с болями в животе. Ходили слухи, что причиной ее нездоровья была не еда, а волнение по поводу отношений с четырьмя мужчинами: одним из них был Алексей Разумовский, другим – Иван Шувалов, третьим – певчий по фамилии Каченевский и четвертым – молодой человек по фамилии Бекетов, только что произведенный в кадеты.
В отсутствие императрицы и двора князь Юсупов – сенатор и глава кадетского корпуса – организовал театр, в котором кадеты играли русские и французские пьесы. Актеры так плохо произносили свои реплики и так дурно исполняли роли, что пьесы невозможно было смотреть. Тем не менее по возвращении в Санкт-Петербург императрица приказала представить ко двору этих молодых людей. Для них были изготовлены костюмы ее любимых цветов, их расшили ее драгоценностями. Ни от кого при дворе не ускользнуло, что лучшие одежды и украшения достались главному актеру – красивому молодому человеку девятнадцати лет. За пределами театра он носил бриллиантовые пряжки, кольца, часы, а также элегантное кружево. Это и был Никита Бекетов.
Карьера Бекетова как актера, а также его служба в кадетском корпусе быстро закончилась. Граф Разумовский сделал его своим адъютантом, это назначение тут же поспособствовало возведению молодого кадета в армейский чин капитана. Двор сразу же сделал вывод, что, если Разумовский взял Бекетова под свою опеку, значит, он пытался тем самым нанести ответный удар новому фавориту императрицы, Ивану Шувалову. Никто при дворе не переживал так по поводу назначения Бекетова, как одна из фрейлин Екатерины, княгиня Анна Гагарина, которая была уже немолода и страстно мечтала выйти замуж. Она не была красавицей, но обладала умом и довольно большим состоянием. К сожалению, во второй раз ее выбор пал на человека, оказавшегося в непосредственной близости от императрицы. Первым был Иван Шувалов, который уже был готов жениться на княгине Гагариной, когда вмешалась императрица. Теперь, казалось, то же самое должно было произойти и с Бекетовым.
Придворные с нетерпением ожидали, кто же одержит победу: Шувалов или Бекетов. Сначала казалось, что удача на стороне Бекетова. Но затем, повинуясь капризу, он решил пригласить в свой дом мальчиков из хора императрицы, чьими голосами так восхищался. Бекетов проникся нежными чувствами к этим мальчикам, стал часто приглашать их и сочинял для них песни. Некоторые придворные, зная сильную неприязнь императрицы к проявлению нежных чувств между мужчинами, истолковали эти события в сексуальном плане. Бекетов, прогуливаясь по своему саду с мальчиками, даже не подозревал, в чем его обвиняли. Вскоре он слег с лихорадкой и в бреду признался в своей любви к Елизавете. Никто не знал, что и думать. Однако поправившись, Бекетов узнал о своем позоре. В скором времени его удалили от двора.
Несмотря на непростые отношения с Петром, Екатерина понимала, что ее положение в России полностью зависело от ее замужества, поэтому когда у него возникали затруднения, Екатерина старалась помочь ему. Петр не переставал думал о Гольштейне – доставшемся ему по наследству княжестве, правителем которого он был. Екатерина видела, что его любовь к родине была преувеличенной, даже безрассудной, однако она никогда не сомневалась в ее силе. В своих «Мемуарах» она писала:
«Великий князь питал необычайную страсть к маленькому уголку земли, где он был рожден. Он постоянно думал о своей родине, хотя покинул ее, когда ему было тринадцать; его воображение распалялось, когда он говорил о ней, и, поскольку никто из его окружения никогда не бывал в том месте, которое он считал волшебным раем, он день за днем рассказывал нам фантастические истории, от которых нас буквально клонило в сон».
Привязанность Петра к своему маленькому княжеству вызвала дипломатическое затруднение, в котором оказалась замешана и Екатерина. Осенью 1750 года датский дипломат, граф Линар, прибыл в Санкт-Петербург, чтобы обсудить обмен Гольштейна на графство Ольденбург – территорию на побережье Северного моря, находящуюся под контролем Дании. Граф Бестужев страстно желал совершить этот обмен, чтобы устранить препятствие для союза между Данией и Россией, который он давно хотел заключить. Чувства Петра к своему княжеству не имели для Бестужева никакого значения
Когда граф Линар объявил о своей миссии, Бестужев вызвал барона Иоганна Пехлина, министра Петра в Гольштейне. Пехлин – толстый, низкорослый, хитрый, пронырливый человек, пользовавшийся доверием Бестужева, был наделен полномочиями начать переговоры с Линаром. Чтобы успокоить своего формального повелителя, великого князя Петра, Пехлин сказал ему, что слушать – это совсем не то же самое, что вести переговоры, что о полноценных переговорах пока не могло быть и речи, и, кроме того, Петр всегда обладал правом прервать дискуссию, когда он пожелает. Петр позволил Пехлину начинать, но рассчитывал, что Екатерина поможет ему советом.
«Я приняла известие об этих переговорах с большим раздражением и беспокойством и противодействовала им, сколько могла; мне, впрочем, кроме него, никто не говорил об этом ни слова, и ему предписывали держать это в величайшей тайне, в особенности, прибавляли, по отношению к дамам. Я думаю, что это предостережение касалось меня больше, нежели других; но в этом ошибались, потому что первым делом великого князя было сказать мне об этом.
Чем больше подвигались переговоры, тем больше старались выставить их великому князю в благоприятном и заманчивом виде; часто я видела его в восхищении от того, что он приобретет; затем он испытывал мучительные колебания и сожаления от того, что ему придется потерять. Когда видели, что он колеблется, замедляли переговоры и возобновляли их лишь после того, как изобретали какую-нибудь новую приманку, чтобы заставить его видеть вещи в благоприятном свете».
Австрийский посол в России, граф де Берни, умный, дружелюбный человек пятидесяти лет, заслужил уважение и Екатерины, и Петра. «Если бы этот человек или кто-нибудь на него похожий, служил бы великому князю, это возымело бы самые благоприятные результаты», – писала Екатерина. Петр согласился и решил проконсультироваться с Берни относительно переговоров. Не желая лично разговаривать с послом, он просил Екатерину сделать это от его имени. Она согласилась и на следующем маскараде подошла к графу. Екатерина говорила с ним откровенно, признавая, что она юна, совсем неопытна и плохо разбирается в делах государства. Тем не менее, заявила она, ей казалось, что дела, связанные с Гольштейном, были вовсе не такими срочными, как пытались убедить в этом великого князя. Что же касалось самого обмена, то он выглядел более выгодным для России, нежели для самого великого князя. Разумеется, призналась она, как наследник российского престола, он должен был заботиться прежде всего об интересах империи. И в таком случае если интересы страны требовали отказаться от Гольштейна, дабы положить конец бесконечным спорам с Данией, то великий князь должен был уступить. Однако в настоящий момент все это слишком уж напоминало интригу, в случае успешного завершения которой великий князь может показаться всем слабым и никогда уже не избавится от этого впечатления в глазах общества. Он любил Гольштейн, к тому же эти переговоры заставляли его совершить обмен, не понимая его причины.
Граф Берни выслушал ее и ответил: «Как посол, на все это я не имею инструкций, но как граф Берни я думаю, что вы правы». Позже Петр сообщил Екатерине, что посол сказал ему: «Все, что я могу сказать вам об этом деле, так это то, что, по моему мнению, ваша жена права, и вы очень хорошо сделаете, если ее послушаете». В результате Петр охладел к переговорам и, в конце концов, предложение об обмене территориями было отвергнуто. Таким образом, первая попытка Екатерины заняться международной дипломатией закончилась ее победой над Бестужевым.