— Полностью. Но ничего страшного — это всего лишь офицер.
Гауптман Рудольф Краличек, старший офицер эскадрильи 19Ф, был недоволен, что я прибыл на встречу с опозданием на три минуты и двадцать семь секунд. Меня еще трясло после увиденного всего несколько минут назад, я пробубнил извинения и доложил, что стал свидетелем крушения на другой стороне летного поля. Он раздраженно отмахнулся.
— Герр линиеншиффслейтенант, пожалуйста, не стоит беспокоить меня из-за таких пустяков.
— Но герр командир, ваш старший пилот оберлейтенант Ригер погиб...
Он в отчаянии закатил глаза за стеклами пенсне.
— О нет, только не он. Ригер, вы сказали?
— С вашего позволения, герр командир, оберлейтенант Ригер.
— Вы уверены?
— Абсолютно уверен, герр командир: сгорел до неузнаваемости. Я видел останки своими глазами и сам забрал его личный жетон.
Краличек поднялся из-за стола и выбрал мелок.
— Какой это был аэроплан?
— "Ганза-Бранденбург", только что из ремонта. Похоже, Ригер потерял управление во время захода на посадку. Насколько я мог видеть...
— Помолчите! — раздраженно рявкнул мой командир и повернулся к доске, занимающей всю стену его кабинета, где были приколоты квадратные листки с разноцветными зигзагообразными линиями, то поднимающимися, то опускающимися, и со стрелочками всех цветов радуги. Он держал в руке красный карандаш и бормотал себе под нос:
— Еще одним офицером-пилотом и аэропланом меньше. Черт побери, вот уж ничего хорошего. Ну как тут можно поддерживать порядок, когда они так себя ведут? Так-так... Фактическая и штатная численность за июль... Должна быть где-то здесь...— он провел на графике линию,— а теперь будет здесь. Ну почему этот идиот не мог разбиться в следующем месяце?
Пока гауптман Краличек усердно стирал и исправлял линии на своих чудесных графиках, я смог без помех его рассмотреть. Хотя я никогда особо не был приверженцем так называемой "мужественной модели" военного лидера — будто эффективный военный должен выглядеть как вождь клана викингов или греческий бог— но должен сказать, что этот явно был престранным образчиком командующего фронтовым летным подразделением в разгар мировой войны и меньше всего походил на военного.
Не могу сказать, что ему не хватало военного щегольства: скорее его было даже слишком много. Он был облачен в серо-зеленый полевой мундир, и я заметил, что тот вычищен и напрочь лишен каких-либо заплаток, которые были так широко распространены у фронтовых офицеров на третьем году войны. Я также обнаружил, что одет он не в краги и обмотки, как тогда было принято, а в довоенные брюки генштабовского покроя, тёмно-серые, с двойной красной полосой, идеально выглаженные, и кожаные туфли вместо полевых ботинок, как у нас.
При такой манере одеваться он скорее производил впечатление заместителя директора банка, нежели военного офицера: бледный, прилизанный и в очках, с аккуратно постриженными ногтями на маленьких ладонях, которые выглядели привыкшими к перу, а не к ручной гранате или кусачкам. Когда он повернулся ко мне лицом, я заметил на его воротнике значок военно-воздушных сил и три капитанские звезды — никаких крыльев пилота или офицера-наблюдателя. Прежде чем заговорить, Краличек аккуратно отряхнул мундир.
— Что ж, Прохазка, приветствую вас в эскадрилье 19Ф. Должен сказать, что это одно из самых эффективных воздушных подразделений вооруженных сил империи. И даю слово, что моя цель — сделать его самым эффективным. Скажите, Прохазка, в котором часу вы прибыли на аэродром Капровидза?
— В пятнадцать минут первого или около того, герр командир. В моем предписании написано в полдень, но из Дивакки не было транспорта, пришлось одолжить мотоцикл, и я должен был сначала доложиться в Девятнадцатой авиагруппе в Хайденшафте...
Гауптман поджал губы с выражением крайнего неодобрения.