В Юденбурге нас наверняка уже сочли пропавшими без вести. Я пододвинул поближе к Тотту пулемёт, взвёл затвор и велел стрелять, если он услышит поисковый отряд. Я же забрал из аэроплана компас и ракетницу.

Уходя, я всячески попытался убедить Тотта на скверной школярской латыни, что скоро его выручат: ведь Доломитовые Альпы — не более чем гористый парк, иссечённый тропами, куда, возможно, даже старые девы приходят позаниматься "скалолазанием" в суконных юбках и шляпках со шнурком вокруг полей. Когда я отправился в путь, то пожелал себе той уверенности, с которой вещал о обжитости этого альпийского хребта.

Ледник я переходил с высочайшей осторожностью, робко ощупывая лёд перед собой сломанной деревянной палкой. И всё же в какой-то момент я соскользнул-таки в расселину и минут пять провёл в ужасе, подтягиваясь обратно к её краю и лежа в изнеможении с колотящимся сердцем — пока не нашёл силы встать и идти дальше.

Но в конце концов я добрался до края ледника, этого нагромождения ледяных глыб и упавших валунов — здесь к горному склону тысячелетиями притирались миллиарды тонн льда. Восхождение по скалистому склону, должно быть, заняло у меня добрых полтора часа.

Подошвы лётных ботинок были гладкими, а первый зимний снег сделал склоны скользкими, так что порывы ветра норовили сорвать меня с утёса, пока я пыхтел на разрежённом воздухе. Потом, наконец, после бесконечного карабкания, хватаясь за выступы, я оказался на краю хребта, наверное, на километр выше ледника, откуда едва мог разглядеть лежавшие на снегу обломки аэроплана.

Я посмотрел через край, опасаясь увидеть лишь другой ледник. Но нет; внизу оказалась глубокая долина: она спускалась намного ниже, чем та, из которой я только что выбрался, темные сине-зеленые хвойные леса росли в ней ниже снеговой линии. Я не увидел никаких признаков человеческого жилья, но в Доломитах леса подразумевают множество тропинок, ведущих к деревням.

Мне оставалось лишь спускаться и следовать вниз, вдоль горных ручьев к спасению. Я бросил последний взгляд на место аварии, запоминая расположение, чтобы направить спасательную экспедицию. Потом начал спускаться.

Я часто замечал, путешествуя по горам, что спускаться обычно намного тяжелее, чем подниматься. В этом случае идти было особенно тяжело, потому что скалы с северной стороны резко обрывались, местами на них лежал старый лед с прошлой зимы, предательски замаскированный легким покрывалом свежего снега.

Мне понадобилось три часа, чтобы спуститься вниз, к лесу. Когда я приблизился к нему, скатившись с горной каменистой осыпи и по снежным участкам, то остановился. Послышались людские голоса. Я быстро зарядил красную ракету в пистолет и запустил ее в воздух. Потом я увидел людей среди низких деревьев на краю леса.

Скользя по снегу, я с криком побежал к ним, чтобы привлечь внимание. Они повернулись и замерли. Оказавшись в двадцати метрах от них, я тоже остановился. Это были солдаты в фуражках, в горнолыжных очках, на лыжах и с винтовками за спиной. Но меня смутил крой их серой формы, а также нехарактерный для австрийцев загар на лицах.

Я остановился, и мы уставились друг на друга, и тогда мне открылась кошмарная правда: они не немецкие, как я наивно предположил, а итальянские альпийские стрелки. Разные мысли наводнили мою голову за эти несколько секунд. Фактически мы теперь стали военнопленными, но по крайней мере Toтта быстро спасут, когда итальянцы вышлют поисковый отряд.

Во всяком случае, мне нужно поесть и немного отдохнуть. Мой летный комбинезон насквозь промок от снега и стал тяжелым и липким. Я с утра ничего не ел. Я находился в таком состоянии, что сдался бы и племени каннибалов, если они, прежде чем мной закусить, дадут погреться у огня и накормят.

Но потом меня внезапно охладила пугающая мысль: секретные документы! От них зависит судьба всей монархии! Если итальянцы найдут Toтта, то они найдут и аэроплан, и конечно, сумку с документами, которую я доверил ему перед уходом.

Нет, нужно попробовать их обмануть: потянуть время, а затем сбежать, если получится, вернуться к нашим границам, которые, конечно, должны быть недалеко, и организовать поисковый отряд с нашей стороны. Что такое жизнь пилота по сравнению с военными усилиями всей Австро-Венгрии? Долг обязывает.

Старший патруля был сержантом: темноволосый молодой человек с резкими чертами лица, говоривший с характерным южно-тирольским акцентом, где многие местные жители в те дни все еще использовали странный говор латыни, так называемый ладинский язык. Он приподнял очки и взглянул на меня с подозрением.

— Aviatore austriaco? Österreichischer Flieger? Австрийский летчик?

— Нет-нет, — ответил я,— sono aviatore italiano.

— Почему тогда вы кричали нам на немецком?

— Принял вас за австрийский патруль. Я заблудился и решил, что зашел на их территорию. Но, слава богу, я на нашей стороне.

— Кто вы и с какого аэродрома?