После завтрака мы дозаправились в Гардоло. Нам запретили использовать бензин 17-ой эскадрильи без заявки, подписанной не менее чем тремя офицерами в ранге майора или выше. Когда мы проснулись, накрапывал дождь, переходящий в дождь со снегом.

Наконец, бензин нашелся на соседней базе снабжения. Офицеры с явным раздражением подписали бланки и уехали в довоенном спортивном автомобиле с багажом и двумя довольно привлекательными армейскими медсестрами на заднем сиденье: уехали (как нам рассказали) на несколько дней, совершая поездку в Тироль с полным баком, несомненно, государственного бензина.

Я мог только надеяться, что для них это пройдёт без последствий. Для Toтта, меня и нашего изрешеченного пулями, истерзанного аэроплана настал очередной этап скитаний и попрошайничества по аэродромам и базам снабжения Южного Тироля.

За полвека, если не больше, проведённые на военной службе, у меня часто появлялись основания отметить, что в среде военных честь и доброта убывают по мере удаления от линии фронта. Когда я был помоложе, то часто задавался вопросом, с чего бы это; и лишь со временем до меня постепенно дошло, что именно такие качества как честность, бескорыстие и отвага способны привести людей к линии огня, а качества противоположные ведут по лёгкому пути увиливания к безопасной и непыльной работе в тылу.

Правда в том, что две минувшие мировые войны стали для Европы ничем иным, как обширным опытом отрицательного отбора, в результате которого лучшие гибли, а худшие выживали, чтобы плодиться и размножаться. Нигде мне это не проявилось с такой очевидностью, как в ремонтных мастерских авиабазы святого Иакова, прикреплённых к армейским дивизиям в Тироле и расположенных прямо за штаб-квартирой Одиннадцатой армии в Божене. Мы прибыли туда поздним утром, когда поняли, что в Ноймаркте ничем не смогут нам помочь, поскольку они закрылись на неопределённый срок.

Командир был не в восторге, когда у его дверей в субботу утром оказались два нищих летчика на побитом аэроплане, один — флотский лейтенант, а другой, по-видимому, страдающий кретинизмом сержант венгерских ВВС.

— Эта ремонтная база только для машин подразделения Тирольского фронта, ясно вам? — кричал он, выгоняя нас тростью, когда мы расположились под балконом бывшей гостиницы, в которой размещались службы подразделения. — Мы прикреплены непосредственно к командованию Одиннадцатой армии и не собираемся заниматься ремонтом для всяких бродяг. Уходите, разговор окончен, я сказал! Нет, мне плевать, что скажет генерал Бороевич. Он на фронте Изонцо, а не здесь, и с таким же успехом мог бы находиться в Патагонии. Можете и сами туда отправляться, наглый попрошайка. Просто убирайтесь, откуда пришли, вместе со своей ручной обезьянкой.

Крайне удрученные, мы вернулись и прогуливались вокруг цехов — покинутых и запертых на выходные — там, где стоял наш аэроплан. Теперь не осталось никакой надежды продолжить полет в каком бы то ни было направлении. Нет, придется просто бросить аэроплан и вернуться в Капровидзу поездом — возможно, даже на крыше товарного вагона, ведь у меня осталось лишь десять крон, завалявшихся в карманах брюк.

Боже мой, мы служим в одной армии с этими людьми или нет? Если бы итальянцы захватили нас в Бузовеккио, то едва ли стали обращаться хуже. Из съестного сохранились только остатки той провизии, что передали нам сельские жители. Тотт скромно расположился под крылом на влажной траве, а я снова снял панели обтекателя мотора, чтобы посмотреть, можно ли что-нибудь сделать с магнето.

Как я подозревал, осталось только молиться святому Иуде Фаддею, покровителю отчаявшихся. Электроды прерывателя износились и истерлись почти в порошок. Пока я копался в двигателе, кто-то за моей спиной произнес на немецком с сильным акцентом:

— Прошу прощения, ваше превосходительство, но что это за двигатель?

Я обернулся и увидел российского военнопленного, одного из тех, что работали на базах снабжения в Тироле носильщиками и чернорабочими. Он оперся на метлу и с повышенным интересом наблюдал за тем, чем я занимаюсь. На вид ему было не больше двадцати; широкое, честное, немного азиатское лицо, кепка и рубашка цвета хаки. Я ответил по-русски, на этом языке я мог неплохо говорить из-за сходства с польским.

— Австро-Даймлер 160 л.с., солдат. Но почему вы спрашиваете?

— Да так, ничего, ваше высокоблагородие. Просто перед войной я был подмастерьем на Путиловском заводе в Санкт-Петербурге и работал с двигателями Даймлера. Мы собирали их по лицензии: тип 80 л.с. для легковых автомобилей. Они такие же как эти, только чуть меньше. Но эти распределители зажигания совсем вышли из строя.

— Спасибо, но это я уже понял.

— Можно взглянуть?

Я передал ему изношенные электроды, и он их тщательно осмотрел.

— Конечно же, — сказал он, — я мог бы вам сделать несколько таких, будь у меня инструменты. Не такая уж сложная работа. Раньше я делал подобные вещи как учебное задание — в подмастерьях.

— Как вас зовут?