Так Лермонтов оказался в Пятигорске. Там же в 1837 году служил добровольцем Мартынов. Он участвовал в экспедиции за Кубань и был награжден орденом Святой Анны 3-й степени с бантом. К моменту ссоры с Лермонтовым Мартынов имел чин майора и мечтал о генеральских погонах. Однако в феврале 1841 года он вынужденно подал в отставку – «по семейным обстоятельствам». В апреле он приехал в Пятигорск «для пользования водами» и поселился в надворном флигеле генерал-майора П.С. Верзилина, где уже квартировались друзья Лермонтова М.П. Глебов и Н.П. Раевский. По воспоминаниям последнего, Мартынов вызывающе одевался, брил по-черкесски голову и носил за поясом длинный кинжал. Лермонтов, прибывший в Пятигорск позже Мартынова, счел вид своего давнего товарища комичным, и он принялся подшучивать над ним: обзывал «Мартышем» и «Мартышкой», рисовал неприличные карикатуры, сочинял обидные эпиграммы.

Мартынов в долгу не оставался, отвечая Лермонтову эпиграммами собственного сочинения. Но куда там! Его открыто называли «графоманом» и «рифмоплетом», и конкурентная борьба постоянно проигрывалась.

В Пятигорске Лермонтов постоянно иронизировал над романтической «прозой» Мартынова и его стихами. Он совершенно извел его своими насмешками.

Живя в Пятигорске, Лермонтов часто встречался с Мартыновым в доме Марии Ивановны Верзилиной (жены генерал-майора П.С. Верзилина), которая жила там с тремя дочерьми. В их доме собиралась военная молодежь из числа приехавших на воды. На одном из таких вечеров Лермонтов, вообще никогда не сдерживавший своего «остроумия», сказал какую-то шутку относительно Мартынова. Сказал в присутствии дам. Это было уже не в первый раз, и Мартынов не выдержал и заявил Лермонтову, что подобные шутки ему совершенно не нравятся.

По слухам, одна из дочерей мадам Верзилиной, большая красавица, интересовала обоих мужчин, и она якобы кокетничала с Лермонтовым, но отдавала предпочтение Мартынову.

Василий Иванович Чиляев, служивший тогда в Пятигорской военной комендатуре, так описывал потом эту ситуацию в своих «Воспоминаниях»:

«Мартынов выделялся из круга молодежи теми физическими достоинствами, которые так нравятся женщинам, а именно: высоким ростом, выразительными чертами лица и стройностью фигуры. Он носил белый шелковый бешмет и суконную черкеску, рукава которой любил засучивать. Взгляд его был смел, вся фигура, манеры и жесты полны самой беззаветной удали и молодечества. Нисколько не удивительно, если Лермонтов, при всем дружественном к нему расположении, всей силой своего сарказма нещадно бичевал его невыносимую заносчивость. Нет никакого сомнения, что Лермонтов и Мартынов были соперники».

Итак, они были соперники. Они оба ухаживали за дочерью генеральши Верзилиной – за Эмилией Клингенберг (впоследствии Шан-Гирей). Чтобы было понятно, поясним, что генерал Петр Семенович Верзилин, будучи вдовым и имея дочку Аграфену Петровну, женился на вдове Марии Ивановне Клингенберг, у которой тоже была дочь – Эмилия Александровна. Потом у них от нового брака родилась еще одна дочь – Надежда Петровна. Так вот Мартынов и Лермонтов ухаживали за Эмилией, которой, кстати, и принадлежит следующее описание роковой ссоры:

«13 июля собралось к нам несколько девиц и мужчин. <…> Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л.С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык. <…> Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его «montagnard au grand poignard» (горец с большим кинжалом) [Мартынов, как известно, носил черкеску и огромный кинжал – Авт.]. Надо же было так случиться, что когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово «poignard» раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом, весьма сдержанным, сказал Лермонтову: «Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах», и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову. <…> Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора».

Самое удивительное заключается в том, что конкретная причина дуэли до сих пор точно не известна. Одна из версий – ссора во время бала у Верзилиных. Якобы Эмилия танцевала с Лермонтовым, а Мартынов в это время разговаривал с ее младшей сестрой Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Якобы тут-то Лермонтов и начал острить, называя Мартынова горцем с большим кинжалом. Якобы получилось так, что князь Трубецкой резко прекратил играть, и слово «кинжал» разнеслось по всей зале. Мартынов сказал Лермонтову:

– Сколько раз просил я вас оставить свои шутки.

Потом он отвернулся и отошел в сторону. На замечание Эмилии Лермонтов рассмеялся:

– Это ничего, завтра мы опять будем друзьями.

Затем танцы продолжились, и все подумали, что тем ссора и кончилась.

Однако полное несоответствие между ничтожной причиной ссоры и ее трагическими последствиями породило ряд версий, основанных на уверенности в том, что существовали и иные, более глубокие побудительные мотивы действий Николая Мартынова. В частности, одни говорили, что истинной причиной конфликта послужило соперничество из-за женщины – Эмилии Клингенберг или Надежды Верзилиной. Другие утверждали, что, вызывая Лермонтова, Мартынов заступался за честь своей сестры Натальи, отношения с которой Лермонтов якобы имел в виду, когда рисовал в своем «Герое нашего времени» образ княжны Мери. Последние основывались на том, что Лермонтов посещал дом родителей Мартынова, что он активно общался с сестрой Мартынова Натальей Соломоновной, и она находила «большое удовольствие в его обществе».

А вот, например, что пишет Николай Павлович Раевский, служивший на Кавказе и близко знавший Лермонтова:

«Николай Соломонович Мартынов поселился в домике для приезжих позже нас и явился к нам истым денди а 1а Caucassienne. Он брил по-черкесски голову и носил необъятной величины кинжал, из-за которого Михаил Юрьевич и прозвал его poignard’oM. Эта кличка, приставшая к Мартынову еще больше, чем другие лермонтовские прозвища, и была главной причиной их дуэли, наравне с другими маленькими делами, поведшими за собой большие последствия. Они знакомы были еще в Петербурге, и хотя Лермонтов и не подпускал его особенно близко к себе, но все же не ставил его наряду с презираемыми им людьми. Между нами говорилось, что это от того, что одна из сестер Мартынова пользовалась большим вниманием Михаила Юрьевича в прежние годы, и что даже он списал свою княжну Мери именно с нее. Годами Мартынов был старше нас всех; и, приехавши, сейчас же принялся перетягивать все внимание belle noire, милости которой мы все добивались, исключительно на свою сторону. Хотя Михаил Юрьевич особенного старания не прилагал, а так… только вместе со всеми нами забавлялся, но действия Мартынова ему не понравились и раздражали его. Вследствие этого он насмешничал над ним и настаивал на своем прозвище, не обращая внимания на очевидное неудовольствие приятеля, пуще прежнего».

Согласно рассказу князя Васильчикова, другие, в том числе и он, не расслышали, что конкретно сказал Лермонтов Мартынову на вечере у генеральши Верзилиной, но, выходя из дома на улицу, тот подошел к Лермонтову и заявил ему по-французски:

– Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах.

На это Лермонтов ответил: