— Вы не обязаны ограничиваться клитором, вот что я хочу сказать. Вы можете лизать повсюду. Чуть ниже, например, — предложила я, приподняв брови. Я думала, что таким образом смогу не произносить слово «вагина».

Ты бросил на меня возмущенный взгляд:

— Но снизу… есть кое-что другое!

— Да, и что?

Я потихоньку начинала выходить из себя, но все же собрала последние остатки терпения:

— Это не раскраска. Никто не обидится, если вы немного выйдете за края.

Я смотрела, как ты, побледнев, опустил мордочку вниз и снова храбро взялся за свое дело, забив на мои сухие советы. Ни за что в жизни ты бы не опустился ниже из страха обнаружить кое-что другое. Однако раз уж ты, ясен пень, напоролся на капризулю, которой недостаточно было клитора, то решился поработать другим пальцем, предварительно пососав и его. Удовольствие поступало со всех сторон, и я должна была бы вся изнемогать. Но звук посасывания выводил меня из себя, как скрежет ножа по тарелке. Вот они, пытки, о каких не писали еще ни в одной книге про публичный дом: полное ничтожество мужчин, свидетельницей которого приходится становиться время от времени. Это посасывание и музыка из колонок были оскорбительными. Когда я увидела на часах, что нам оставалось еще сорок две минуты, плотина, сдерживавшая шквал моего негодования, рухнула. Я села как была, не собирая ноги, выдернув у тебя изо рта, сложенного в дудочку, это непонятное сборище кожи.

— Будьте честны со мной, вы тут маетесь.

Ты бросил на меня практически шокированный взгляд.

— Нет, почему вы спрашиваете?!

— Не знаю. Так кажется.

— Нет

— Ладно.

— Почему вы спросили? Вы сами заскучали?

— Не могу сказать, что мне скучно, скажем, скорее, что у меня такое чувство, будто…

Ох, ну черт с ним.

— Во-первых, если вам приходится облизывать палец, значит, что-то не сработало. Обычно там уже мокро. Вы начинаете с конца: нужно сначала полизать, а потом уже вводить палец внутрь.

— Ах.

— Да, так.

Установилась стыдливая тишина.