– Показатели! – Данилов поднял вверх левую руку (правую он после удара током инстинктивно оберегал) и загнул мизинец. – Отсутствие жалоб! – к мизинцу добавился безымянный палец. – Плюс в руководящую карму, – Данилов загнул средний палец. – И спасенные жизни, если, конечно, они важны, – немного помедлив, Данилов загнул указательный палец, тряхнул рукой и опустил ее. – Это же то, о чем так любят рассуждать наши руководители – взаимодействие науки и практики, причем организованное по собственной инициативе! Одно дело, когда ты просишь помощи у департамента и он договаривается с кафедрой, и совсем другое, когда ты решаешь проблему самостоятельно, причем с участием лучшей столичной кафедры…
– Лучшей? – усмехнулась Елена. – С чего бы вдруг?
– С того, что наш драгоценный шеф дружит с директором департамента, – Данилов усмехнулся в ответ. – Больничная администрация должна сообразить, какой алмаз брульянтовый падает им в руки…
– И больше не покушаться на жизнь своего благодетеля! – закончила фразу Елена. – Знаешь, в чем твоя основная проблема?
Данилов молча развел руками – ну откуда же мне, грешному, знать?
– Ты идеалист и считаешь, что окружающие тоже должны руководствоваться высокими идеалами!
– От этой болезни я излечился еще в школе, – усилием воли Данилов отогнал от себя не самые приятные воспоминания, касавшиеся обстоятельств излечения. – И я не настолько сошел с ума, чтобы надеяться на наличие идеалов у бураковского начмеда, да и всей администрации в целом. Но свои задницы от неприятностей они страховать умеют, на то и расчет.
– Предлагаю пари! – Елена протянула Данилову раскрытую ладонь. – На исполнение желания. Я ставлю на то, что они пошлют тебя с твоим чудесным предложением куда подальше.
– Что-то мне боязно, – признался Данилов, задержав свою ладонь в нескольких сантиметрах от Елениной. – Вдруг ты от меня чего-то нехорошего потребуешь, несовместимого с понятиями чести и достоинства?
– Всего лишь согласия на ремонт! – ответила Елена. – Пора бы уже освежить квартиру.
– Ну это запросто! – Данилов пожал руку жены и разбил рукопожатие ребром левой ладони. – Можно было бы и не спорить. А о своем желании я пока умолчу…
– Так нечестно! – возмутилась Елена. – Если я раскрыла карты, то и ты должен это сделать!
– Если ты настаиваешь, то пожалуйста, – Данилов демонстративно огляделся по сторонам (сидели они за кухонным столом). – Мне кажется, что с ремонтом можно пару лет обождать. Обои не отклеиваются, штукатурка с потолка не сыплется, пол не скрипит, трубы не текут – какой смысл напрягаться и тратиться?
– Ничего другого я не ожидала! – огрызнулась Елена. – Но уговор есть уговор!
Ремонт – дело десятое, главной целью Данилова была помощь в организации нормальной работы кардиореанимационного отделения, разом лишившегося заведующего, старшей медсестры, пятерых врачей и восьмерых медсестер (просто невозможно представить, что столько народу рискнуло наживаться заведомо «палильным» способом!). Помимо общего опыта у Данилов имелся и профильный – работа в блоке кардиореанимации при отделении неотложной кардиологии Федерального клинического госпиталя МВД. С таким анамнезом можно было надеяться на понимание. С Евгенией Юрьевной, которой до выхода на пенсию оставалось совсем ничего или сколько начальство положит, Данилову общаться не хотелось – велик был риск, что амбиции возобладают над здравым смыслом. А вот с главным врачом, которому руководить да руководить, расти да расти, можно было разговаривать, особенно с учетом того, что между ним и Даниловым черные кошки не пробегали. Возможно, что и пробегут еще – правая ладонь чесалась и взывала к отмщению – но не сейчас и не так, чтобы отражаться на пациентах.
«Исполнительская карьера спокойнее, почетнее и доходнее, – уколол внутренний голос. – Но ты изменил музыке…».
«Зато не изменил самому себе!» – жестко ответил Данилов и в очередной раз призадумался о том, правильный ли выбор был сделан им в свое время. С одной стороны, абсолютно правильный, потому что вне медицины он и представить себя не мог. Но почему же тогда в глубинах неосознанно-бессознательного сидит память о словах матери, от которых он, в свое время, отмахнулся без раздумий? Конфликт сознательного и бессознательного? Да, вроде как, нет – медицина всегда была на первом месте и считалась «настоящим делом», а музыка была всего лишь развлечением, средством медитации и релаксации, к которому Данилов с годами прибегал все реже и реже.
Разговор с главным врачом получился донельзя коротким, собственно, никакого разговора и не было – сказав «очень хорошо», Георгий Христофорович переадресовал Данилова к своему заместителю по АИР Ашневицу. Сделал это очень вежливо – вызвал зама в свой кабинет, познакомил с Даниловым, несмотря на то что они уже были знакомы, подчеркнул, что «в сложившихся условиях поддержка столь уважаемой кафедры очень важна» и выпроводил обоих. Ашневиц глядел на Данилова без особой приязни и всю дорогу до своего кабинета, находившегося в противоположном конце длинного коридора, молчал. Данилов тоже молчал, поскольку все важное за него озвучил главный врач.
В кабинете Ашневиц исполнил пантомиму под названием: «Ну что прикажете с вами делать?» – задумчиво посмотрел в потолок, побарабанил пальцами по столу, испытующе посмотрел на Данилова, с трудом удержавшегося от улыбки, и, наконец, сказал:
– Ну и что же вы можете мне предложить?