Прошло еще почти пятнадцать минут, и она наконец услышала, что лифт остановился на ее этаже. Быстрые шаги приближались к двери, но никто не разговаривал. Трое мужчин, если это были они, шли молча. Она не стала дожидаться, когда они постучат, и, открыв дверь, отошла в сторону, пропуская их. Она увидела их лица, и еще больший страх охватил ее.

Лори обычно был довольно вежлив, но сейчас он не представил своих компаньонов девушке. Казалось, что никто этого даже не заметил. Широкоплечий Родни Бэнгс, бледный и даже не старавшийся контролировать себя, влетел в комнату так, словно сейчас шел в футбольную атаку. У Эпштейна сбилось дыхание, и было видно, что он был очень возбужден. В спешке он споткнулся о порог. Лори шел медленнее всех, он был серьезен и очень спокоен.

Он снял пальто, аккуратно свернул его и положил на стоявший рядом стул. За ним следили три пары глаз, и каждый наблюдавший думал об одном и том же. Лори сейчас сообщит им нечто поистине страшное. Юноша выглядел спокойным, но, казалось, не мог набраться смелости, чтобы начать говорить. Лори тянул время. Эпштейн долго не мог этого вынести. Едва Лори успел повернуться, как взвинченный Эпштейн принялся засыпать его вопросами, словно стрелял в него из пулемета.

– Ну! Ну! – воскликнул он. – В чем дело? Что все это значит? По телефону ты сказал, что должен увидеться с нами немедленно. Ты сказал, что попал в беду, в большую беду. В какую беду? Что случилось?

Лори посмотрел на него, и что-то в его взгляде неприятно укололо Эпштейна. Но нервы у него были крепкие, к тому же Эпштейн всегда предпочитал действовать, поэтому, поколебавшись лишь мгновение, он сказал то, что собирался:

– Я думаю, мы все сможем уладить. – Эпштейн пытался обнадежить друга. – Я уверен, мы все исправим.

Лори покачал головой. За те полчаса, которые он провел на первом этаже, его внешний вид нисколько не изменился. Его черные вьющиеся волосы, обычно блестевшие, как шелк, выглядели растрепанными и грязными. На его левой щеке по-прежнему кровоточила глубокая царапина, а лицо выглядело огрубевшим из-за ледяного ветра.

– Садитесь, – устало сказал он.

Его голос звучал безжизненно, монотонно. Для окружавших его людей, которые знали, насколько красивым голосом обладает Лори, такая перемена показалась еще более страшной, чем перемена в его внешности.

Они сели, но ни один человек в этой комнате не отвел взгляд от его лица. Эпштейн, все еще одетый в шляпу и пальто, сел в большое кресло под лампой для чтения и от напряжения нервно покусывал свою нижнюю губу. Бэнгс автоматически бросил шляпу в угол, когда вошел. Он взял другой стул и сел на него спиной к окну. Он пытался встретиться глазами с Лори, но напрасно. Дорис сидела на кушетке, поставив локти на колени и уткнув подбородок в ладони. Глаза ее смотрели в пол. Среди этих людей она чувствовала себя одинокой.

Подойдя к камину, Лори облокотился на полку над ним и впервые посмотрел на каждого из своих друзей. Он попытался заговорить. Ему это снова не удалось, друзья заметили и поняли его смятение. С жестом безнадежности Лори повернулся к ним спиной и стоял, опустив плечи и глядя в пустой камин. У Эпштейна не выдержали нервы.

– Боже правый, Девон, – проговорил он. – Прекрати это! Скажи нам, что за груз лежит на твоих плечах, и сделай это немедленно.

Лори повернулся и снова посмотрел ему в глаза. Под этим взглядом глаза Эпштейна забегали.

– Я расскажу, – тихо сказал Лори своим новым безучастным тоном. – Именно поэтому я и позвал вас сюда. Но это сложно произнести. Видите ли, если я расскажу об этом, я сделаю только хуже, и прежде всего вам. Для меня это сложнее всего.

Дорис, глядя на него, подумала, что не может вынести больше ни секунды этого напряжения. Она не осмеливалась посмотреть на остальных, но слышала тяжелое дыхание Эпштейна и скрип стула, на котором сидел Родни Бэнгс. Снова заговорил Эпштейн, его голос срывался на визг:

– Ну! Ну! Выкладывай! Я полагаю, ты что-то сделал. Что ты натворил?

Глазами Лори наконец встретился с Дорис. Его взгляд был таким многозначительным, что заставил ее упасть на кушетку, как будто девушку ударило током. Она не была уверена, что верно поняла этот взгляд. Дорис боялась произнести те слова, которые бились в ее голове, но если она не скажет их сейчас, то сойдет с ума по-настоящему.

– Он убил Герберта Шоу, – еле слышно произнесла она.

Некоторое время в комнате стояла полная тишина. Лори смотрел на Дорис и не менял своего положения, хотя его лицо исказила судорога. Эпштейн вытянул вперед толстую руку и будто пытался оттолкнуть нечто приближавшееся к нему – бесплотное, но ужасное. Один Бэнгс, казалось, не потерял дар речи. Он вскочил на ноги и закричал, горя желанием все прояснить:

– Какого дьявола она говорит? Лори! Что она имеет в виду?