— Ну что, доволен? Тебя все устраивает? Теперь-то я могу быть свободна?

— Вот теперь ты молодец. — услышав его ободрение, я кивнула и быстрыми, решительными шагами направилась к лестнице на второй этаж. По пятам за мной скакал Оливер, наполняя дом заливистым смехом. — Куда ты так рванула? Успеешь еще лечь спать, моя комната никуда от тебя не убежит! Не хочешь немного поболтать перед сном?

— Не имею ни малейшего желания! Я с тобой днем успела наболтаться вволю! Сейчас я хочу побыть одна, а еще лучше — перенестись за ночь домой. Будем надеяться на лучшее и на то, что последние два дня были плодом нашего с тобой воображения. И кстати, ты бы поискал в своей книженции такие "заклинания", которые сработают наверняка!

— Откуда же я знаю, сработают они или нет? Может, все, что там написано, является бредом съехавшего с катушек старика? Кто знает, получится ли у нас хоть что-то с этими химикатами, или мы просто сотрясаем воздух? Вполне может случиться и такое, что тебе действительно придется провести в Алеме ближайшие полтора года! — увидев мое вытянувшееся лицо, Олли ободряюще потрепал меня по плечу. — Не расстраивайся ты так! Завтра попробуем что-нибудь новенькое приготовить, может, что из этого и получится. Я полистаю перед сном книжку, посмотрю, что могло бы сработать. Там всяких рецептов полно, я постараюсь подобрать самые адекватные.

— Я не хочу оставаться тут на полтора года! — прошептала я, надеясь, что собеседник не услышал, как дрогнул мой голос. Судя по тому, с каким теплом он глянул на меня, обмануть паренька было ой как не просто. Олли взял меня за руку и проговорил непривычно серьезным, полным сострадания тоном:

— Мы не будем опускать руки. Я продолжу экспериментировать с химикатами, но и ты не раскисай. Главное верить, и тогда все твои желания исполнятся. На вере, знаешь ли, очень многое завязано! Если ты сейчас совсем расклеишься, то у нас ничего не получится, а если будешь и дальше всем сердцем рваться домой — кто знает, может, наши старания и увенчаются успехом. Ладно, иди спать, у тебя уже глаза слипаются, я вижу. Да и мне надо бы немного подумать, чем завтра заниматься будем. И, знаешь, сегодня я не буду тебя запирать.

— Зачем ты вообще это делал? — поинтересовалась я, чуть слышно шмыгнув носом.

— Сначала мне казалось, что ты действительно ученица смерти и можешь наделать бед, если покинешь мою комнату, потом я подумал, что ты воровка, и тебя неплохо было бы проконтролировать. Ну а на ночь я закрыл тебя только затем, чтобы ты никуда не удрала, если вдруг снова очутишься в Алеме. Сейчас я уже понял, что ты не смерть, и даже не ее помощница, ты не вор, раз даже огонь развести не в состоянии, да и бежать тебе некуда. Похоже, боги столкнули нас с тобой лбами! Ни тебе, ни мне это не нравится, но, судя по всему, деваться нам некуда. Кстати, ты не хочешь посмотреть на звезды? Сегодня ночь обещает быть очень красивой! Если будет желание — выгляни в окно, я уверен, увиденное тебя впечатлит.

Кивнув, я вошла в комнатушку и, немного подумав, повернула задвижку. Глупо, конечно, но мне хотелось иметь хотя бы иллюзию защищенности. В комнате было темно, солнце уже село, и на небосвод высыпал миллион звезд. Любоваться ими у меня не было ни малейшего желания. Мне казалось, что отныне все краски жизни поблекли как минимум на полгода.

Пробираясь к кровати, я нечаянно врезалась в стол. Это стало последней каплей. Рухнув на постель, я уткнулась носом в подушку и горько-горько зарыдала. Все, что накопилось за день, выходило наружу в приглушенном вое. Слезы все лились и лились, я никак не могла остановиться, меня ничуть не волновало, что мои стенания может кто-либо услышать. Мне было плохо, безумно хотелось домой, но за прошедшие сутки я успела понять, что сон, наблюдаемый мною накануне, оказался пророческим — мне действительно придется провести в Алеме ближайшие восемнадцать месяцев. Стоило мне подумать об этом, как к горлу подкатывал очередной ком, полный слез и рева. Лишь через час, когда сил не плачь уже не осталось, я провалилась в тревожный, зыбкий сон, лишенный сновидений.

Утро встретило меня ярким солнцем и щебетом птиц. Я лежала на жесткой койке, рассматривая потолок и не совсем понимая, где я нахожусь. Окончательно проснуться мне помог громоподобный хлопок и последовавший за ним сильный запах подгоревшей химии. Я была в Алеме, и меня ждал очередной день, полный попыток пересечь черту между мирами.

4

Я провела в Алеме больше недели, постепенно свыкаясь с новой жизнью. Мне отчаянно хотелось домой, но с каждым днем я все отчетливей понимала, что это невозможно. Как бы абсурдно это ни звучало, приходилось признавать существование высших сил, а также возможность перехода из мира в мир. Алем очень сильно отличался от моей родины, все здесь казалось чужим, неправильным, каждый день, каждый час дарил мне новые открытия. С каждым днем я все больше погружалась в себя, не желая ни двигаться, ни предпринимать каких-либо действий. Зачем? К чему рыпаться, если я застряла в параллельном мире?

Единственным человеком, с кем я волей-неволей общалась, был Оливер. Парень принял во мне огромное участие. Он не просто старался вернуть меня домой при помощи своих взрывов, но и пытался вытащить меня из черной меланхолии. Увидев мое подавленное состояние, Олли решил ни на минуту не оставлять меня в одиночестве. Заявив, что моя помощь будет как нельзя кстати, он требовал, чтобы я все время находилась рядом — наверное, побоялся, что я решу воспользоваться открытым окном на втором этаже как своеобразным способом вернуться в свой мир. Я не имела ничего против, мне было плевать где находиться — в комнате, медленно взвинчивая себя мыслью о заточении, или внизу, наблюдая, как этот странный мальчишка бормочет себе под нос безрезультатные заклинания.

Вернуть меня домой не получилось, однако Олли не унывал. Он не переставал шутить и смеяться, а в перерывах между опытами рассказывал мне о всех преимуществах моего нахождения в Алеме. Я слушала его вполуха, не желая смиряться со своей участью.

Стычек на бытовой почве меньше не становилось, эти моменты становились самыми яркими воспоминаниями за весь день. Как будто почувствовав, что во время споров я хоть немного оживаю, паренек принялся придумывать все новые поводы для горячих обсуждений. Вступая с ним в словесные перепалки, я как будто получала глоток живительного воздуха.

Убедившись, что я не собираюсь убираться из его жизни, Олли решил, что меня можно выгуливать. На седьмой день моего пребывания в Алеме он принялся колотить в дверь своей комнаты, которая теперь почти всегда находилась на запоре. Утро только началось, я совершенно не понимала где нахожусь и что происходит. Заспанная, я села на кровати и попыталась вспомнить, что было накануне. Конечно, взрывы, а также большое количество дыма и всевозможной копоти. Все мои дни в этом мире были похожи один на другой. Бухнувшись на подушку, я повернулась на другой бок, надеясь увидеть дом хотя бы во сне, однако Оливер никак не унимался. Ворча себе под нос, я поняла, что пора вставать.

Солнце уже встало, его лучи скакали по комнате, стараясь пробудить все живое. Деревня обитала по своему расписанию, люди уходили на работы едва ли не с рассветом. Выглянув в распахнутое настежь окно, я вдохнула сладковатый, чуть влажный аромат скошенной травы и земли, услышала переливы птичьих трелей и приглушенные человеческие голоса. Тошнотворно-размеренная деревенская жизнь текла своим чередом, люди занимались своими делами. Одного взгляда на деревеньку было достаточно, чтобы вогнать меня в еще большее уныние.

Быстро приведя себя в порядок, я отодвинула щеколду и приоткрыла дверь. На меня уставилась уже ставшая привычной улыбающаяся физиономия. В тот день, вопреки обыкновению, через его плечо была переброшена сумка, а в руках юноша сжимал какой-то сверток.

Ожидая, пока я открою дверь, парень развлекался тем, что настукивал мотив какой-то песенки. Олли был немного неотесанным, нагловатым мальчишкой, он, не задумываясь, смеялся надо мной, однако он ни разу не вошел в отведенную мне комнату без разрешения. Увидев меня, он широко улыбнулся и воскликнул: