– Ты что это развоевалась? – сердится она, – Сейчас же перестань, а то оставлю дома.

Угроза приводит меня в чувство. Беру Ляльку за руку, веду к воротам.

И вот сидим в фаэтоне. Мне мало места, толкаю то Соню, то Наташу.

– Сейчас же прекрати фокусы! – прикрикивает на меня мама, но теперь знаю, что не останусь дома.

По дороге в баню проезжаем Солдатский базар. Это огромная площадь, по сторонам которой стоят открытые лавчонки-навесы. Там всегда шумно и весело. Пряно пахнет травами – мятой, тархуном, кинзой. Продавцы обрызгивают их мокрой метелочкой, и они блестят на солнце. Прямо на земле лежат горки фруктов: огромные груши-гуляби с коричневой кожицей, такие сочные, что тают во рту, ярко-красные гранаты с кислыми сочными косточками. Со стен свисают кисти белого и черного винограда, покрытые пыльцой, длинные стручки красного перца, тонкие чурчхелы с грецкими орехами, синие бадрижаны и связки желтого лука. А арбузы, которые с трудом можно поднять обеими руками, а дыни, от которых доносится такой пряный запах! Со всех сторон слышится блеяние овец, крики осликов, кудахтанье кур.

В конце площади, поджав под себя ноги, сидят мохнатые двугорбые верблюды, высоко подняв головы, жуют жвачку. У них большие желтые зубы, и если человек их рассердил, плюют на него вонючей желтой жидкостью.

Люди движутся, смеются, кричат, собираются вокруг кинто. Мне нравятся их широкие шаровары и обтягивающие грудь курточки, подпоясанные металлическими поясами, темные маленькие шапочки, на которых так крепко держатся большие деревянные блюда, наполненные фруктами.

Кинто, приплясывая и смеясь, ходят по улицам. И издали доносятся их громкие крики.

– Дешево продаю! Покупай! Самый лючший! Пах! Пах! – танцует.

Я как-то попробовала поставить на голову большое блюдо и ходить как кинто, оно упало, разбилось. Мне сильно влетело от мамы.

Вот Эриванская площадь с высоким, в несколько этажей, круглым караван-сараем.

Мама рассказывала, что когда-то, давно-давно, здесь останавливались целые караваны купцов, приезжавших торговать из дальних стран.

А сейчас в нем лавки с разными товарами – платьями, разноцветной красивой материей. По караван-сараю можно ходить хоть целый день, как по лабиринту, не выходя на улицу.

Против караван-сарая – Городская Управа. В ней работает отец – Саша-джан. Его выбрали Городским головой, но губернатор не утвердил потому, что Саша-джан «красный» – так объяснила мне мама. Почему красный – мне непонятно. Теперь работает заместителем Городского головы.

По узкой улочке спускаемся в старый город. С обеих сторон лавчонки мастеров золотых дел. Из тонкой проволоки они сплетают кружевные пояса, прозрачные подстаканники, блюда, вазы, брошки и серьги. Мастера стучат по металлу маленькими молоточками, и кажется, что кто-то играет на незнакомых инструментах.

Прямо на тротуаре, поджав под себя ноги, сапожники шьют разноцветные чувяки с загнутыми носами, папахи из длинного меха, разрисовывают красками седла и хурджины…

На тротуарах лежат пушистые ковры, они, как говорят, становятся лучше, когда по ним ходят люди.

А вот и лавчонки с едой. Её готовят прямо на улице. В глубоких чанах варят плов, на противнях жарят лепешки и люля-кебаб, на раскаленных мангалах лежат толстые шампуры с нанизанным шашлыком.

Пахнет салом, горячей бараниной, кислым вином, из глубоких торен доносится запах чуреков.

Когда взрослые едут в баню, они здесь покупают и шашлык, и люля-кебаб, вино, и арбузы.