«Моя любовь к нему – ничто по сравнению с его тягой к Джейн, с его привязанностью к ней. Потому что его привязанность к Джейн возникла гораздо раньше, не за те несколько недель, прошедшие с тех пор, как Питер был вызван к жизни в том первом путешествии во Вне-мир. Все одинокие годы блужданий Эндера Джейн была его неразлучным другом – вот та любовь, которая катится слезами из глаз Питера. Я ничего для него не значу, в его жизни я появилась слишком поздно и вижу только часть его, а моя любовь в конечном счете ничего для него не значит».

И она тоже заплакала.

Внезапно самоанцы, стоявшие на берегу, закричали, и Ванму повернулась к ним. Глазами, полными слез, она вгляделась в волны и поднялась на ноги, потому что была уверена, что видит то же, что и они, – лодку Малу. Каноэ развернулось. Малу возвращался.

«Может быть, он что-то увидел? Услышал какой-то крик Джейн, который слышит и Питер?»

Грейс оказалась рядом с ней и взяла Ванму за руку.

– Почему он возвращается? – спросила она Ванму.

– Разве не ты – единственная, кто его понимает? – удивилась Ванму.

– Я совсем не понимаю его, – ответила Грейс. – Только слова. Я понимаю обычное значение его слов. Когда он их произносит, я чувствую, что они наполнены чем-то большим, нежели смыслом. Но слова недостаточно емкие, хотя Малу говорит на нашем самом священном языке и выстраивает слова в огромные корзины смысла, в корабли мыслей. Все, что я могу, – видеть внешние формы слов и догадываться, что он имеет в виду. Я совсем его не понимаю.

– А почему ты думаешь, что я понимаю?

– Потому что он возвращается, чтобы говорить с тобой.

– Он возвращается, чтобы поговорить с Питером. Только Питер связан с богиней, как Малу называет ее.

– Ты не любишь эту богиню? – спросила Грейс.

Ванму покачала головой:

– Я ничего против нее не имею. Кроме того, что у нее есть он, и мне, таким образом, ничего не достается.

– Соперница, – кивнула Грейс.

Ванму вздохнула:

– Я росла, ни на что не надеясь, а получая и того меньше. Но у меня всегда были стремления, далеко выходящие за рамки достижимого. Иногда мне все-таки удавалось чего-то достичь, и я хватала в руки больше, чем заслуживала, даже больше, чем могла удержать. А иногда я протягивала руки и никак не могла схватить то, чего мне хотелось.

– Его?

– Я только сейчас поняла, что хочу, чтобы и он любил меня так же, как я люблю его. Он всегда был сердитым, всегда ранил меня словами, но он работал рядом со мной, и когда он хвалил меня, я верила его похвалам.

– Что и сказать, – сказала Грейс, – до этого дня твоя жизнь была не самой приятной.