Оказалось, что люди могут плакать и дрожать, улыбаясь своими прекрасными, очаровывающими улыбками, когда им страшно. Я убеждалась в этом на протяжении всех последующих месяцев. Убеждалась часто, с рвением и вкусом горько-сладкой радости в горле. Убивала много и беспощадно, но в основном тех, кто заслужил. Огонь кипятил кровь в жилах, слепил глаза, разжигал эмоции и страсть, давал мощь разрушительной силы и роковую красоту, исходящую от тела и взгляда невидимыми волнами.

Я познакомилась с Ларсом, близнецами и многими другими ведьмами, объединившимся в кланы, но не желала связываться с чопорным светским обществом, хотя могла очаровать любого аристократа природной женственностью и безупречными манерами. Жила для себя, на полную катушку, ревела в подушку холодными ночами, рвала красивые блузы, когда ныло сердце, и иногда наведывалась на старую площадь. Море запёкшейся крови и обугленные руины стояли перед глазами, но душу переполняли лишь обида, расслабляющая пустота. Даже видела старого лекаря пару раз. Он вскоре умер. Может быть, от горя.

Мне умереть, кстати, пришлось по глупости. Неожиданная депрессия затянулась на большой срок, организм ослабел, и людишки, не пойми откуда взявшиеся, воспользовались этой возможностью. Всем снова было плевать, что я не раз спасала их никчёмные жизни от беглых преступников и насильников, все снова видели перед собой демона, жестокого и пустоголового.

Я была слишком красивой и умной, слишком горячей и необузданной, во многом «слишком», чтобы ужиться в том безликом мире. Слишком непонятной для себя самой, чтобы вступать в клан сумасшедших сородичей.

И сейчас, вдумываясь в слова Ларса, я вспоминаю день своей смерти с совершенно иными чувствами.

Костёр был большим и величественным, уготовленным для двух ещё более величественных леди. Бедная незнакомка захлёбывалась в рыданиях, прятала очаровательное лицо в шикарной чёрной шевелюре, но даже не пыталась сопротивляться. Большие блекло-лазоревые глаза беспрестанно смотрели вдаль, куда-то за беснующуюся толпу. И чем больше девушка вглядывалась туда, тем отчаяннее старалась сдерживаться. Я поняла: там, в тёмном переулке, практически невидимый человеческому глазу, притаился красивый молодой аристократ с обезумившим от горя мальчиком на руках. Лицо прятал под широкополой шляпой, и, наверное, был благодарен сумеркам за сокрытие своих слёз. Я взяла её за руку, когда инквизиторы закончили речь. Факел лизнул дрова. Наши взгляды скрестились, как две свирепые стрелы, и появилось ощущение, будто знаем друг друга всю вечность, будто можем говорить без слов. Взгляд распахнутых глаз, вспыхнувший от ужаса вместе с пламенем костра, вдруг стал отчаянным и твёрдым, полным любви к родным, которой мне так не хватало все годы. Мы улыбнулись друг другу и закричали в унисон. Завопили во весь звонкий голос, так, чтобы эхо ускользало к лесу, сотрясало гробы в могилах и достигало чёрствых людских сердец. Смертные бледнели и отшатывались, тряслись и валились на ноги, а я улыбалась каждому в лицо. Своей самой сногсшибательной, самой убийственной улыбкой, в которой красота останется жива даже после смерти тела. Пламя тем временем нещадно жрало кожу, волосы и прекрасное шёлковое платье. Было больно. Так больно, что этого не стоит описывать словами, иначе кого-нибудь стошнит.

Но перед тем как смерть взмахнула своим крылом над нашими невинными головами, я успела кое-что увидеть и осознать.

Огненной ведьме не удалось справиться с пламенем.

А в том же самом переулке, из которого за мгновение до нашего пронзительного крика, исчезли несчастный отец с сыном, теперь стояли леди и джентльмен. Они повернулись и ушли, когда я уже лишилась возможности смотреть. Они, похожие на тех, кого я любила, казались прощальным подарком жизни, жалким утешением глаз. С маленьким, удивительно спокойным ребёнком под рукой.

«…обзавелись пригожими наследниками…»?

Мама и папа…никогда не любили, да? Возможно, единственными, кто меня любил, были несчастная незнакомка и по-детски преданный мур.

– Почему ты думаешь, что ему можно верить? – Даррен, лежащий на боку и подпирающий голову одной рукой, вдруг подаёт голос. Я говорила медленно, почти шептала и часто прерывалась, а он всё это время внимательно слушал.

– Я начинаю что-то вспоминать…и понимать. Зачем Ларсу врать? Чтобы довести меня до белого колена? Это вполне правдоподобно, но… – я сглатываю и бросаю на него быстрый взгляд. Странно, но тело даже не болит. – …для этого он бы мог выбрать более простые и актуальные способы.

В спальне царит полумрак, и это «полу-» куда ближе к мраку. Мы лежим рядом на огромной кровати всё в тех же театральных костюмах. Чёрный цвет пылает везде – даже в резном деревянном изголовье и вышивке на атласных наволочках, – потому Даррен со своими светящимися в темноте кошачьми глазами и неестественно бледной кожей теперь кажется истинным, пленяющим сердца ведьмаком.

Но как мы вообще оказались вне особняка Аммиан?

Я медленно переворачиваюсь на бок, заглядываю в бледное лицо. Он неотрывно следит за моими движениями. До сих пор мы оба не проявили ни одной эмоции…и даже не притронулись друг к другу.

– Тебе идёт… – товарищ холодильник.

Надо же, я уже шучу.

– Я знаю, – принц опускает голову на подушку, сохраняя бесстрастное выражение лица. – Кайл пытался отравить учеников, но я всё уладил. По крайней мере, на первое время. Не знаю, зачем ему это, но мы скоро с ним покончим.

– Зачем ты воскресил меня?