Татьяна тоже проснулась под гимн. Строго говоря, в музыкальных номерах она не нуждалась, помогал условный рефлекс. Радио вчера включила на всякий случай. Или не вчера, а уже сегодня? Да, пожалуй, с площади Дзержинского ее доставили домой в начале первого ночи.

Всё произошло, когда она выскочила в магазин за молоком. Рядом почти неслышно затормозил автомобиль с тонированными стеклами. Двое крепких мужчин выросли за ее спиной, словно из-под земли. Третий вынырнул из машины, преграждая дорогу.

– Комитет государственной безопасности. Прошу проехать с нами, – услыхала она.

Перед глазами промелькнула и пропала в кармане мужчины красная книжица. Из ее содержимого Татьяне запомнилось только одно слово: «оперуполномоченный».

– А можно…

Она хотела спросить, можно ли позвонить. Куда? Кому? Адвокату, которого у нее не было? На работу? Маме?

– Не волнуйтесь, пожалуйста.

После этих слов двое сзади деликатно, но настойчиво направили ее к распахнутой дверце. Во внутренний двор огромного здания за памятником человеку в шинели машина заехала сбоку, из переулка. То, что происходило с Татьяной дальше, по ощущениям походило на изнасилование.

Нет, ее не били и даже почти не кричали, требуя признаться. Ей разъяснили, что ее друг («Назовем его пока так», – с гадкой улыбочкой произнес чекист) разыскивается по делу о похищении совершенно секретных документов. К этому, возможно, добавится еще одна статья: об измене Родине. «Это же бред!» – хотела крикнуть она, но вспомнила, что Денис часто выезжал за границу, и промолчала. Мы понимаем, что он обманом втянул вас в свою деятельность, продолжал человек в штатском, однако и вы обязаны помочь нам.

Татьяна честно сказала, что не знает содержания письма, которое в запечатанном виде передал ей Денис. Да, он попросил ее написать индекс и адрес. Да, предупредил, что надо позвонить с вахты, а не из дома или школы. Показалось ли ей это подозрительным? Нет, а разве должно было? Денис говорил, что коллега может не взять трубку городского телефона, потому что у него много работы. Она поверила. Она вообще не в курсе газетных дел.

«Вы раньше не обсуждали с Беляевым его работу?» – ненавязчиво спросил чекист. «Ну, бывало, он делился впечатлениями от командировок, а про коллектив не говорил», – ответила она. «А какой характер носили ваши отношения?». Татьяна запнулась. «Можете не отвечать, мы к этой теме еще вернемся. А Гончаров сказал, что было в письме?». Она для убедительности даже помотала головой: «Нет-нет. Только то, что ничего не понимает. Примерно так».

«Как вы должны поддерживать связь с Беляевым? По телефону? Через почту? Где будет место следующей встречи? Отвечайте! Не молчите, отвечайте!». В тот момент она подумала, что ей уже вряд ли суждено выбраться из этого жуткого здания. Так же сгинули тысячи и тысячи других людей, то ли правых, то ли в чем-то виноватых. Никто не узнал, куда они делись, выйдя в магазин или из кино, или с работы…

Тут в кабинет, где они общались, зашел другой мужчина. В отличие от первого, он был одет в форму: синий китель с золотыми погонами, белая рубашка с синим галстуком, наглаженные брюки с кантом. Его ботинки чуть слышно скрипели. На золотистых погонах с двумя продольными прожилками, тоже синими, горели по три звезды.

– Минаев, не увлекайтесь, – сказал он спокойно и твердо.

Чекист в штатском костюме сразу как-то сдулся.

– Полковник Булатов, – представился офицер. – Можете называть меня по имени-отчеству, Артёмом Петровичем. Я руковожу расследованием.

Здесь Татьяна принялась довольно сумбурно объяснять ему, что она абсолютно ни в чем не виновата, жила и живет своей жизнью, Беляева не видела с прошлого года и не в курсе его нынешних дел. Булатов сочувственно покивал, предложил ей закурить. Татьяна сказала, что не курит, и вспомнила, что у нее в квартире, спрятанная подальше от мамы на верхнюю полочку в кладовке, хранится начатая пачка Marlboro. Полковник улыбнулся и ответил: «Одобряю».

– Лично я вам верю, – заявил Булатов. – Но в нашей работе есть свои формальности. Поэтому придется пройти небольшую процедуру… Вы о ней наверняка слышали или видели в фильмах.