– Какую? – сразу не догадалась она.
– Проверку на полиграфе. В книжках его называют детектором лжи.
Процедура прошла как в тумане. Затем Татьяна, как ей показалось, очень-очень долго сидела совершенно одна в комнате без окон, пока к ней не вернулся Булатов и по его команде не принесли кофе с сахаром и сливками. Выливать сливки в чашку она не стала, а кофе, бросив туда и размешав три кусочка рафинада, выпила.
– Всё в полном порядке, – сказал Булатов. – Я в таком результате не сомневался.
– Теперь я могу идти?
– Почти. Сначала подпишите, пожалуйста, кое-что.
– Что именно?
– Вот это, – он положил перед ней на стол лист бумаги с текстом. – Если вкратце, здесь говорится о том, что вы обязуетесь хранить в тайне все сведения о данном деле, ставшие вам известными в ходе следственных действий. За нарушение предусмотрена уголовная ответственность.
– Я никому и никогда…
– Отлично! Подписывайте, и с плеч долой.
Она вывела свой росчерк с волнистым хвостом.
– И еще, – Булатов выдержал драматическую паузу. – Просьба уже непосредственно от меня. Выполните?
– Не знаю. Постараюсь, – от всей души пообещала Татьяна.
– Гончаров что-то знает, но скрыл от вас. Попробуйте встретиться снова, проявите активность. Вы девушка привлекательная, он мужчина видный… Я понятно выразился?
Татьяне дико захотелось швырнуть пустую чашку ему в лицо или хотя бы в этот китель с орденскими планками. За что их ему повесили? За такие же геройские операции? Но голос разума вовремя остановил ее. Главное – вырваться из страшного дома.
– Вы же советский человек?
– Хорошо, я попробую, – тихо ответила она.
После всех гигиенических и тонизирующих манипуляций Алексей почувствовал себя лучше. Он даже что-то напел себе под нос, одеваясь перед зеркалом шкафа-купе. Ни голоса, ни музыкального слуха у него не было, и обычно он не злоупотреблял вокалом. Но сейчас его армейские и другие воспоминания отступили прочь, и журналист анализировал свой откровенный разговор с Олегом. Их встреча дала много пищи для ума.
В самом ее конце он едва не решился рассказать товарищу загадочную историю, связанную с Денисом. Остановило одно: отсутствие конкретных фактов. Алексей, хотя и был нетрезв, попытался мысленно поставить себя на место Олега. С чем пойдет референт Большаков к своему шефу, члену Политбюро и секретарю ЦК по идеологии Виктору Ивановичу Мироненко? Письмо от Дениса, как тот и просил, Алексей изорвал на мелкие кусочки и спустил в унитаз общего туалета на третьем этаже «Правды». Остались одни слова. Ни документов, ни свидетелей.
«Подожду до пятницы. Если не будет новой информации, расскажу то, что знаю. Пускай решает сам, докладывать или нет», – подвел он черту под размышлениями. О другом завете Дениса его коллега вспомнил только перед выходом. Хмыкнув, Алексей встал на табуретку в кухне и отцепил штору от карниза. Для еще большего правдоподобия он даже скомкал ее и забросил в стиральную машинку. Тем более что стирка ей уже явно не помешала бы.