– Сеньора! – с напором в голосе поправила та.
– Скузи, сеньора. Знаете ли вы Марисабель, горничную инфанты?
– Да кто же её не знает?
– Тогда прошу вас – отдайте девушке это письмо, – женщина ловко перехватила конверт и серебряные кружочки в сумме, за которую родельерос готовы неделю рубиться на войне. – Жду её после захода солнца в пятистах шагах ниже замка. Передам ей ещё десять эскудо для вас за услугу.
– Ах, Марисабель, плутовка… Хорошего нашла кавалера, щедрого, – подмигнула мне прачка и продолжила путь.
Серебро не пропало зря. Когда скрылась Венера и взошла луна, а я основательно продрог, в темноте показались две невысокие тени. Около передней, когда они совсем приблизились, я разглядел крохотное пятнышко света. Такое даёт масляный фонарь со шторками.
– Луи!
– Принцесса!
Мы обнялись и прижались друг к другу так, как это было в последний раз в замке кого-то из родственников инфанты. Исабель уже полностью плюнула на конспирацию и приказала явиться к ней ночью. О, какая это была ночь! Назавтра нас ждал Мадрид, неопределённость, разлука. Худшие предчувствия сбылись, разве что меня не отправили на плаху.
В этот раз мы больше говорили, чем ласкали друг друга. Надо было так много сказать, но шли минуты, принцессу могли в любое время хватиться во дворце, мы говорили, говорили, не в силах остановиться, не в силах оторваться друг от друга, расцепить руки…
– Я обязан доказать твоему отцу, что не организовывал смерть Альбрехта.
– Чушь! В другой раз ему нашепчут другую глупость! Ты снова поедешь на другой край Европы что-то ему доказывать?
– Обвинение с Альбрехтом серьёзно. Ты же меня не подозреваешь?
– Даже если бы подозревала – была бы благодарна, – в глазах принцессы мелькнули порочные огоньки, едва различимые во тьме, те самые, примеченные мной ещё в нежном возрасте. Сейчас чувственная сторона её натуры развернулась. Точнее – начала разворачиваться, пугая и всё больше заманивая в сети.
– Не говори так. Я убивал многих и не стыжусь. Альбрехта не трогал, клянусь своей душой!
– Раз считаешь нужным доказать – докажи. Я буду воздействовать на отца. Но если не смогу – пойду против его воли. Мне шестнадцать! Я – женщина. И я знаю, чего хочу. Ступай! Нет! Подожди! Поцелуй меня ещё раз.
Тонкие тени скрылись во тьме, а со стороны замка раздался топот копыт. Всадников было не менее десятка. У троих фонари. Хорошо, что без собак – на мокрой земле с пятнами снега и проталинами псы бесполезны.
Мы с Горацио повалились на землю между какими-то кустами, потом до утра играли в кошки-мышки с испанцами, обшаривающими поле ниже дворца. Преследователи разделились. Поодиночке я вполне бы их упокоил. Тем самым ещё более осложнил бы задачу принцессе по уговорам отца.
К таверне, где оставались вещи и лошади, мы с Горацио вернулись только к утру, мокрые, голодные и замёрзшие. Никого не убившие, бывает же!
Ей-богу, во время домашнего ареста в Реаль Алькасар де Мадрид было гораздо уютнее, чем на свободе.