Теперь я могла разглядеть лёгкую небритость его щёк, тёмные волосы и глаза, широкие плечи и татуировки под расстёгнутой рубахой. Любовалась им снова будто впервые, хотя давно привыкла видеть.

Руки его вернулись ко мне и нежно отвели прядь волос от лица.

– Силы небесные, как ты прекрасна! – выдохнул он с восхищением.

– Ты же не веришь в небесные силы, – шепнула я.

– Сейчас готов поверить.

Меня неудержимо тянуло к нему. Руки словно сами собой скользнули, задирая подол его рубахи. Жинь послушно начал стягивать её через голову, но палатка была низкая, и нам пришлось опуститься на колени. Отброшенная рубаха полетела в угол.

Я не раз видела его полуодетым, но сегодня смотрела по-другому, и впервые после встречи в Пыль-Тропе, когда мы прятались в лавке, остро ощутила его физическую мощь. Под моими ладонями оказалось целое царство мышц и разрисованной обнажённой кожи. Я обвела пальцем очертания солнца над его сердцем, ощущая жаркое дыхание в своих волосах. Он приподнял моё лицо и вновь поцеловал, в то же время стягивая с меня рубашку. Прикосновения мозолистых рук заставили мышцы судорожно сжаться, к горлу подкатил комок, и вот моя рубашка полетела следом за первой. Между мною и им не осталось больше ничего.

Меня вдруг охватила робость, но его движения были уверенными.

– У тебя это не в первый раз, – попыталась я пошутить, но было уже поздно. Мы дышали в унисон, прижавшись друг к другу, и для притворства и тайн не осталось места.

– Да, – серьёзно произнёс он, осторожно гладя мой шрам, откуда тётка извлекла когда-то кусок железа. Глаза не отрывались от моих – так он смотрел, когда мы стояли бок о бок в шатре Ахмеда, обсуждая военные планы, и в бою, проверяя, цела ли я. – Тебе это неприятно?

Я и сама уже толком не знала. Конечно, были у него и другие девушки до меня, и куда более опытные в любовных делах. За последний год я привыкла к этой мысли, острые шипы в душе поистёрлись, но теперь вдруг дали о себе знать, заставив чуть отстраниться.

– А тебе неприятно, что у меня в первый?

– Нет, – фыркнул Жинь мне в волосы с явным облегчением. Осторожно провёл большим пальцем по щеке, словно исследуя незнакомую местность. – Но если ты не… – Помолчав в поисках нужных слов, он нежно коснулся губами ямочки на моей шее. – Помнишь, я сказал про хорошее вино? Надеюсь, завтра останусь жив, а теперь знаю, что и ты тоже, так что сегодня не обязательно… у нас с тобой впереди следующая ночь и ещё тысячи других, а пока мне достаточно знать, что я твой. – Его губы коснулись моих. – Отдаю тебе себя… всё, что моё, отдаю тебе прямо сейчас… потому что, когда мы умрём, завтра уже не будет.

В словах его звучала правда настоящего демджи, хоть и был он всего лишь человеком. Спокойная уверенность Жиня всегда помогала мне держать себя в руках посреди любого жизненного урагана, и сейчас я поняла, что на самом деле нужна ему, а он нужен мне, и это больше, чем простое желание.

Я мучительно старалась сдерживаться, но вновь прильнула к нему, опасаясь, что иначе просто-напросто распадусь на части. В свою очередь прикоснулась губами к его счастливо улыбающимся губам и повторила, целуя его шею и мускулистые плечи:

– Отдаю тебе себя. Всё, что моё, отдаю тебе… – Я поцеловала татуировку над сердцем, и пальцы Жиня сжали мою спину, будто хватаясь за снасти посреди шторма. – Навсегда, до последнего дня нашей жизни!

Последние барьеры между нами пали. Я остро ощущала всё, что происходило дальше, хотя в памяти потом остались лишь отдельные вспышки, как после сильного опьянения. Когда-то в Пыль-Тропе я слышала, как чья-то мать советовала дочери в первую брачную ночь лечь на спину, зажмуриться и терпеть до самого конца, но мне хотелось видеть всё, каждую мелочь.

Мы помогли друг другу избавиться от остатков одежды, руки Жиня были внимательны и нежны, а когда он лёг сверху, на бедре стала видна татуировка, которая прежде показывалась лишь краешком над поясом – звезда с лучами во все стороны, похожая на взрыв. Я провела по ней пальцем, и Жинь тихо застонал, вновь отвлекая моё внимание поцелуем. Задыхаясь, я твердила его имя, как молитву, а он шептал в ответ моё, не отрываясь от моих губ, будто делился самым главным своим секретом. Мои пальцы судорожно сжимали его спину, и мы горели одним пламенем, перед которым была бессильна окружающая тьма.

Мы слились воедино, и я взорвалась в его объятиях, а он – в моих. Разлетаясь искрами костра и песком пустыни, мы воспаряли всё выше и выше, пока не стали россыпью небесных созвездий в ночи.