– А чья ж еще?

Я раздосадовалась так сильно, что чуть не заплакала, и тут же поняла, о чем говорит Питер. Я действительно испытывала хлещущие через край эмоции, а не обыкновенные свои чувства.

– Но дракона же жалко.

Питер бросил на меня непонимающий взгляд:

– Старика Рэймона? А чего его жалеть? Он давно свалил в теплые края, где о наших проблемах и не слышали, а мог бы остаться. Впрочем, на войне он лишился половины правого бока, так что осуждать его я не могу.

– А шкура? – удивленно поинтересовалась я.

– Что «шкура»?

– Ну так ведь он жив остался, я не поняла?

– А какой дурак стал бы убивать дракона, друга, чтобы добыть шкуру? Это осыпавшаяся чешуя, которую Илли притачала к ткани.

Джек посмотрел на нас. В свете фонаря его лицо, симпатичная курносая мордашка, вдруг приобрело трагический оттенок. Я будто увидела, каким он вырастет, и это мне не понравилось.

– Господин мой Питер, она ведь совсем из другой сказки. Из другого мира. Представь себе, там обычно принцы целуют принцесс, никакого равноправия!

– Зато у нас теперь – полное, – проворчал Питер совсем не зло. – Мы теперь все на «ты».

– Я могу обратно перейти! – немножко стушевался Джек. – Я правда могу! Но я про другое. У них наверняка драконы – злодеи какие‑нибудь, которых надо убивать, свежевать…

Питера аж передернуло:

– Маргот, это правда? Тогда я воистину рад, что живу на Изнанке.

– Так написано в наших книжках, – сказала я. – И то не во всех. Но невнималка выглядит целой, как будто шкура с подкладкой.

– Да если бы кто тронул старика Рэймона! – неодобрительно проворчал Питер. – Я бы вас как‑нибудь познакомил, но он улетел очень далеко, да и цель у нас совершенно иная.

– Значит, это мастерство Илли? – спросила я.

– Оно, да. Вообще, у нас люди время от времени рождаются с каким‑нибудь талантом. И это благословение, однако таких людей очень не любит сама понимаешь кто.

Я закивала. Прямо перед нами вдруг зашуршало что‑то, я испугалась, но фонарь Джека высветил речушку.