Важнее всего, пожалуй, когда и кем оно было цитировано в книге Сорокина — так сказать, антураж…
…Место действия — Россия, отгороженная от всего цивилизованного мира каменной стеной. В стране восстановлены правление, нравы, обычаи времен Ивана Грозного. Даже пишут там на кириллице. Во главе этой России Государь. Карательные органы — опричнина, которой ведает некий Батя, он же самый страшный и растленный из всех опричников.
В тот день опричники зверски убили «могучего князя» (олигарха?)… И, как водится, собираются вечером пировать в узком кругу… Впрочем, они и днем пировали, то есть накачивались каким-то особенно дорогим наркотиком, а теперь в ожидании «кокоши» — кокаиновой оргии и одновременно мужеложеского кругового совокупления — ведут назидательную беседу…
Спрашивают у Бати, кто написал на того «могучего князя» донос? Батя отвечает, что донос написал некий «Филька-рифмоплет», и объясняет, что «Филька — способный парень, будет на нас работать» и что он не только доносы сочиняет, но и славит Государя… После чего решает ознакомить избранных опричников с этим «Филькой».
«Набирает Трофим (слуга. —
— Дрыхнешь? — выпивает Батя рюмку.
— Ну что вы, Борис Борисович (Батя. —
— А ну, прочти нам посвящение Государю.
Поправляет Филя очки, откашливается, декламирует с выражением» тот самый пастернаковский стих, посвященный Сталину.
Я, конечно, понимаю, что этот суровый, издевательский приговор Владимир Сорокин вынес не только Пастернаку, но и всем нам, интеллигенции, пережившей cоветскую власть относительно благополучно…
Думаю, он прав — хотя мне и обидно…
И все же я рада, что наступает так называемый «момент истины». Постепенно и неумолимо в моем отечестве перестают лгать, и фальшивить, и искажать прошлое.
Власть штампов
Вот написала я в возрасте 102 лет с гаком, что поэт Борис Пастернак ухитрился прожить сравнительно благополучную жизнь в самую, пожалуй, страшную эпоху в России, в эпоху Сталина. Написала, что Пастернак не гражданский поэт-гуманист, какими были все большие поэты в России начиная с Пушкина, а всего лишь поэт-лирик, воспевавший только себя самого и свои чувства.
Написала все это, а потом случайно заглянула в собственные мемуары «Косой дождь», которые были изданы совсем недавно? и убедилась, что и я, упоминая Пастернака, говорю о нем как о первом поэте эпохи, а о его книге «Доктор Живаго» — как о великом произведении, которое подвергалось травле в Советском Союзе.
Написала, повторяя чужую неправду, чужую легенду.
Но таков был штамп у тогдашней интеллигенции, к которой я и себя причисляю.
Раз роман «Доктор Живаго» издан не в России, а в Италии, а потом получил Нобелевскую премию по литературе, то, стало быть, это великий роман. А раз Пастернака за него прорабатывали в СССР, то, стало быть, Пастернак — великий
Сталин погубил миллион соотечественников, а Хрущев стучал башмаком в здании ООН на Манхэттене. Оба они в глазах Запада — дикари. А с ними вместе и все их подданные на одной шестой части суши…
Но я, дикарь, все же знаю, что между Сталиным и Никитой «две большие разницы», как говорят в Одессе… Две большие разницы, несмотря даже на то, что Хрущев расстрелял в Новочеркасске демонстрацию голодных рабочих.