Со стихом вышло, как с рисунком. Перечитать и удивиться: «Не моё». С него, собственно, и началась моя игра в слова. Выразил – увидел. Увидел не себя. Выразив нечто скрытое, я переставала им быть.
Так Марк, ещё дома, на заброшенном складе, выбрасывал рухлядь из окна с узкой рамой и широким подоконником. Из окна, похожего на датское, в сказке про снежную королеву. Мне не нравится Герда. Мне не нравится Кай. Сердце лучше хранить холодным, как голову и руки. Два пожара, вот кем мы были. И он, и я. Один – наружу, искромётный, другая – внутрь, до обугливания.
Брат улёгся спиной ко мне. На шее проступили позвонки. Тёмные, почти чёрные волосы укрыли лицо. Он казался выплетенным из жил и металла. Нервным сгустком. Вечным двигателем, чьей энергии хватало на всех вокруг. Запросто мог вспылить. Высказать всё, что думает. Резко, бескомпромиссно, не церемонясь ни с кем. О больном – только со мной. И то не сразу.
Я усадила куклу на стол. Сказала: «Береги его, пока меня нет». Маленькая я таращилась в темноту.
Куртка, сапоги. Двадцать метров, от тепла до тепла. Большой дом, где нет дверей, но есть туалет. Чёртов туалет, какая мелочь – попробуй, обойдись.
Стрекотали сверчки. Вдалеке лаяли собаки. В окнах у Скворцовых горел свет. Крыльцо наступало крутыми ступенями. Из кухни доносился разговор.
– С детьми что-то не так, – голос тёти Юли, – сам погляди. Жмутся друг к другу, как щенки брошенные. На себя рукой махнул, хоть бы о них подумал. Мы уже давно не близки с тобой, но кому, как ни мне, есть дело до вас?
– Они справляются получше меня, – папин баритон. – Ты не представляешь. Марта сама всё по дому делала, я никого не нанимал. Марк… его ничем, кроме неё, не прошибёшь. Не вчера жаться начали. У них с детства так, если Марта в порядке, ему, хоть война, хоть мир, так, развлечение. Мы с Алисой…
– Ты отец! – прервала тётя так грозно, что я вздрогнула. – Вот о детях и подумай! Алиса, Алиса… всегда она была странная, твоя Алиса. На Марту гляжу, её вижу, копия. Надеюсь, только внешне. Ни образования… ни роду, ни племени. Где ни ткни, чёрное пятно. Что ты о ней знаешь? Вспомни, где встретились. Официантка, в союзе-то, в шестнадцать лет. Жилка у тебя коммерческая, вот и вся Алиса. Прости господи, нельзя так уже…
– Нельзя, да говоришь. Жилка, конечно, – злая усмешка. – Когда у меня бизнес трижды валился, она рядом была. И в дефолт, и в перестрел. Ты в девяностых с краю, в хате, а мы с ней по самое не хочу хапнули. Дом со стволами вскрыли, она из окна лезла. Ресторан мой горел, помнишь? Когда покурить вышла, закидали. Жилка, говоришь. Стань Марта, как она, я ей гордиться буду. Я, кроме своей жены, ни в ком такой верности не видел. Вот ты говоришь: чёрные пятна. У кого их, после революции-то, нет? Сама вон, в село уехала. С Гришей. Всё тебе благое дело, семья, дети, молодая гвардия…
– Семья, дети, – тётя перебила, – а тебе дети – так? Чтобы её порадовать? Ты хоть понимаешь, что такое дети? Не махай на меня, я скажу! Когда ребёнок рождается, твоя собственная жизнь становится второстепенной, ты живёшь для него. Засунь свою скорбь в задницу и открой глаза, наконец. Один Марк чего стоит. Драка в первый день. Видано ли дело! И, главное, зубы как заговаривает! Если не я, говорит, то кто. Будет оскорблять, говорит, будет оскорблён. Кто кого оскорблял, молчит, как в рот воды набрал. Право он имеет. Судить, понимаешь ли. Меч карающий. Явился. Морды бить. И это я молчу, что ты им спать в одной постели позволяешь…
– Да хватит тебе, – отмахнулся папа. – Пацаны сами разберутся. А с Мартой – подумаешь, причуда.
– Сегодня причуда, завтра проблема, – зловеще напророчила тётя. – Дети не мои. Но я тебя предупредила. Вытаскивай голову из… сам знаешь, откуда.
Марк говорил: «Точильному камню положено быть тупым».
Марк говорил, и, когда он открывал рот, остальные его закрывали.
Я молчала. Говорить – наедине. Не прилюдно. При нелюдно. Нелюди мы, оба, такие, для них. Дверь скрипнула. Моё тело, лёгкое, проникло в ванную. Куртка осталась на крыльце вместе с подслушанным. На потом.
– Марточка, а ты чего так поздно не спишь? – спросила тётя, когда я вышла. – Давно спать пора. Одни мы с отцом твоим полуночники, чаёвничаем.