Второй звонок прозвенел в школе. На одной из редких перемен, когда в свой класс я вернулась без опоздания. Вася со товарищи только что рассказали, с жестами, смешную историю о математичке Настасье Петровне. Я улыбалась. Без причины. Даша отпросилась, чтобы "помочь бабушке". «Маму в реанимацию увезли, – прошептала, отозвав меня в сторонку, – при смерти». Я перестала улыбаться. Причина была.

Вера Ранина подрабатывала проституцией. Да, при венерическом букете, струпьях на теле и выбитых зубах. Дашин отец, он повесился. Несколько лет назад. Раньше сутенёрствовал на точке, возил туда героин (до крокодила не дожил). «Ну как отец, – объяснила Даша, – хрыч какой-то. С ним мама после моего рождения сошлась. Родила, ей было тринадцать или около того. И вот сейчас какой-то кретин до полусмерти задушил, бутылкой отымел и к горелке привязал. А у неё иммунодефицит… Всё надеялась я раньше, бросит она свою кухню, уедем… Ты знаешь, смерть – это самое лёгкое и безболезненное, что может случиться с человеком». Так мы с ней говорили наедине. Я обняла её. И она ушла. Эля пересела ко мне, не спрашивая. Эля про Веру не знала. У неё – иной интерес.

– Вы странные, – объявила мне без предисловий. – Ты и Марк. Ну, к примеру, парень и девушка. Они держатся за руки. При этом он делает вид, типа такой альфа-самец: «Глядите, я её трахаю». А она тоже балдеет, – взметнулась на пару октав вверх, от баска до писка, – «Глядите, он меня трахает», – ну… вот, посмотришь на вас, выглядит так же. За ручку, глазками. Разве не странно?

– Он меня не трахает! – я так возмутилась, что забыла покраснеть. – Ты что такое говоришь? – Эля не умела смущаться в принципе.

– Да знаю, – отмахнулась, придвинулась поближе, – но это круто, будто фильм запретный нашла и тайком от предков смотришь, на дверь оглядываясь. Вы же для нашей школы… как пощёчина. О вас все говорят, на вас и смотрят все, обсуждают и косточки за спиной перемалывают. Вы пялитесь друг на друга, как будто вокруг нет ничего, но это вокруг, оно есть, и оно – не спит.

– Стивенкинг какой-то, – слитно сглотнула я. Класс зудел, как пчелиный улей: туда-сюда ходили пары девчонок, мальчишки играли в волейбол тряпкой для доски. Кто-то выбивал из кого-то дурь, учебником по голове. Кто-то копался в тетрадях на учительском столе. Или воровато правил оценки в журнале. Под защитой напарника на шухере.

– Да брось, – сверкнула улыбкой Элина. – Я чего говорю-то тебе всё это… ты мне нравишься. Осторожнее. Девочка у нас, она либо под защитой, либо всеобщая. Как история, только девочка.

– Спасибо, – оценила я. – Не понимаю, про всеобщую, но спасибо.

– А, это… – поставила локоть на стол, подбородок опёрла на ладонь. – Бывает, кто-то оступается. Про Дианку Чекову, из девятого, говорят… переспала с каким-то парнем на чьей-то днюхе. В лес теперь ездит, уже с разными. Говорят, значит, правда.

Я живо представила себе девочку, с мужиками, одну, в деревьях.