– Марк, – уронила я как можно равнодушнее. Поставила учебник. Открыла тетрадку географии, спрятала под неё планшет. Достала наушники, чтобы незаметно протянуть под волосы.
– Познакомишь? – спросила рыжая. Я подумала про день святого Патрика, счастливый клевер, танцы в листьях. Под футболкой орала баньши. Даша подошла и села на свой стул.
– Как-нибудь, – отмазалась я. Вплыла учительница. С мелкими, завитыми чертами, полная, в пышной причёске и костюме-тройке. Всё стало сном.
Я посмотрела видео в интернете. О девочке по имени Юля. О девочке, которой больно жить. С неё слезала кожа, когда до неё дотрагивались. Тонкая, как у бабочек. Я провела ладонью по предплечью. Родинки остались на своих местах. Я посмотрела вокруг. Люди носили одежду, не думая, как она на них сидит. Я впустила в себя ощущение. Мне стало больно даже дышать. Я вспомнила о чуме. О сибирской язве. О проказе. О пляске святого Витта. О плясках в баре, с разбитой жизнью. Всё это навалилось на меня одной волной. Я пыталась закрыться, но волна оказалась сильнее. Я опустила голову к парте и дышала, чтобы не задохнуться. На лбу и шее выступил пот.
– Оболенская, – провозгласила географичка. – Давай проверим, чему вас учат на Неве. К доске. – От доски (над морем, с пиратского судна) меня спас звонок.
тетрадный листок с инструкцией:
«Папа уже мёртв, – писала я, – но пока об этом не знает».
«Брат когда-нибудь кинет меня ради одной из них, – писала я. – Надо помнить, что он говорил. Если его нет рядом, на тебя напали, и у тебя есть нож, выбери точку: горло или солнечное сплетение. Бей прямо туда. Его нет рядом. Опасность всё ближе. Она безлика и неуязвима для лезвий».
– Оболенская, – вмешалась математичка, – может, ты расскажешь основные понятия многочлена? Записки положи сюда, на стол, после урока заберёшь.
Блокнот ушёл в сумку. Понятия я ей объяснила.
– …а теперь я дам вам примеры, первая пятёрка решивших получит соответствующую оценку, шустрее достаём ручки и включаем мозги…
Я убежала первой. Дождь врезал пощёчину земле, разомлевшей под ласками солнца. Охранник за лишней партой, как яйца, высиживал геморрой.
– Не дёргайся, – сказал Марк (с Таней, без свиты). – Я вызвал такси.
Жжёная резина
Это случилось в тот же день, ближе к вечеру.
Один фонарь на всю улицу, и тот мигает.
Мы, вдвоём с Марком, отправились куда ни попадя, по темнеющим переулкам. Я надела грубые резиновые сапоги и болоньевую куртку. Под подошвами хлюпала грязь. Свет срывался. Небо засыпало звёзды чернозёмом, закопало в глине туч. Тропинки язвились ямами. Бугрились кочками. Из-за дощатых изгородей лаяли псы. Петухи ругались. Шиферные крыши почти смыкались, но не дотягивались друг до друга.
– Давай заблудимся, – предложил брат. С компасом и навигатором в кармане.
От обеих сторон дороги, перпендикулярно – расходились узкие переулки сельских домов, как шерстяным свитером, запряженных нитями темноты. Кривозубые шеренги. Рядовые солдаты без ориентиров, группы крови на рукаве. Мы шли по тонкой полоске земли между проезжей частью и жухлыми газонами у ворот, метрах в двадцати от жизни (в окнах горели внимательные жёлтые лампы), и, не сговариваясь, свернули в один из переулков. Жестяная табличка «пер. Лесной» держалась на честном слове. Лужи приходилось огибать по каменистым бродам. Видимо, здесь обитала беднота. Из некоторых труб валил дым. Иногда попадались целиком заброшенные участки. Крапива и полынь.