Поверьте мне, я не голословен и постараюсь в данном материале это убедительно продемонстрировать.
Живые примеры поведения наших «властителей дум» в только что ушедшие от нас 80-90-е годы видели все граждане среднего возраста, убедились на сотнях примеров в их нечестной и корыстной игре, поэтому на данном, совсем свежем периоде новейшей истории мы не будем подробно останавливаться. Эта пестрая картина пахнет свежей краской и хорошо нам знакома. Мы сделаем на ней лишь пару акварельных мазков.
Действительно, как же так получилось, что Комитет госбезопасности, единственная организация, по признанию академика А.Д. Сахарова, сохранившая в эпоху застоя себя и чистоту своих рядов от коррупции, тогда, в 90-е годы, в эпоху демократии, оказалась, в отличие от сплошь коррумпированных структур, в положении мальчика для битья?
В кругу журналистов считалось тогда просто-таки неприличным не пнуть походя КГБ, не сказать о нем какую-нибудь мерзость. Все стали стр-р-р-рашно смелые, склоняя налево и направо столь сакраментальные еще недавно три буквы – КГБ.
И вся шумиха вокруг органов госбезопасности и компартии так или иначе мусолила именно эту тему: в извращениях социализма виноваты ВЧК – КГБ, и КПСС и только они.
По своей сути это была просто-напросто операция прикрытия грязных дел входящей в силу гайдаровской дем-шизы и младолиберастов. Они были чужды народу, народ не принимал их и нужно было отвлечь страсти народного гнева на другой объект. Тогда чучела КГБ и КПСС вывесили на площадях и народ танцевал вокруг них ритуальные танцы смерти. А Рыжий Дирижер стоял посреди площади на тумбе и махал дирижерской полочкой.
Тогда единственный, здравый голос прозвучал со страниц «Литературной газеты» в материале И. Гамаюнова «Без гипноза» (№ 42, 1990). Да и то не со стороны самой газеты, а человека, у которого «Литературка» брала интервью, – Виктора Илюхина, начальника управления Прокуратуры СССР по надзору за исполнением закона о госбезопасности.
А Гамаюнов был весьма суров. Вот некоторые выдержки из его вопросов: «КГБ в недавнем прошлом представлялся чем-то вроде небесной канцелярии, там обитали вершители судеб… Появление так называемого диссидентства уже говорило о том, что нашему обществу тесно в старых одежках, но репрессивный аппарат даже мысль об этом пытался уничтожить… это исполнение (закона. –
Илюхин же рассуждал, как подобает широко и здраво мыслящему юристу: «…Тень прошлого преследует эту организацию…уровень развития всех без исключения правоохранительных органов… соответствовал уровню развития всего нашего общества и государства… И если искать виновного, то в первую очередь виновато само государство и его средства массовой информации…»
Да, скажете вы мне, но ведь средства массовой информации в тридцатые годы тоже сильно зависели от государства, справедливо ли сравнивать их с органами госбезопасности?
Наверно, я сильно всех удивлю, но все же заявляю: наша печать в 30-е годы сыграла не меньшую роль в развязывании террора против собственных граждан, в формировании истерии страха и доносительства, чем органы ОГПУ – НКВД.
Возмутившись самой постановкой подобного вопроса, вы скажете, что можно, конечно, в незначительной степени допустить подобные действия со стороны официальной прессы: «Правды», «Известий» и т. п., но они были вынуждены стоять в общем строю, так как являлись официальными рупорами режима. Однако нельзя же огульно. Мыслимо ли упрекать, например, интеллигентскую прессу?.. Вот тут упоминается «Литературная газета»… Глупо утверждать, что наши писатели нагнетали обстановку репрессий, кто этому поверит?
Ну что ж, полистаем старые подшивки.
«Литературка», как известно, начинается с 1934 года, с этого года начнем свое краткое исследование и мы. А закончим, давайте, 1937 годом. Характерный рубеж, не правда ли?
Итак, мой первый тезис таков: творческая интеллигенция в годы репрессий создавала в стране обстановку подозрительности и страха перед несуществующим врагом, занималась пропагандой тоталитаризма.
Во всей широте эта неблагодарная деятельность советских литераторов развернулась в начале декабря 1934 года – после убийства Леонидом Николаевым С.М. Кирова. 4 декабря «вождь пролетарских писателей» М. Горький первым заговорил со страниц «Литературки» о необходимости хранить бдительность в рядах интеллигенции. «Не могу не сказать, – наставлял он писателей, – успех врага говорит не только о его мерзости, но и о недостаточной нашей бдительности». То, что преступление совершил не какой-то маньяк-одиночка, а классовый враг, Горький, надо полагать, установил сразу (и скорее всего не без чьей-то подсказки сверху). Ему образно вторил «классик пролетарской поэзии» Демьян Бедный: «Конечно, мы должны уметь смеяться, но мы должны уметь смеяться так, чтобы врагу стало страшно от нашего смеха… Мы должны взбодриться и творить не расслабленно, не улыбчиво, без толку, а решительно усилить нашу революционную бдительность на творческом фронте».
5 апреля 1935 года в редакционной колонке «О бдительности» говорилось об этом прямо: «Классовый враг стремится проникнуть и в советскую художественную литературу…протаскивает в своих произведениях в замаскированной форме… подлые троцкистско-зиновьевские контрреволюционные идейки… Он пытается проникнуть и в писательские организации, используя в своих враждебных нам интересах высокое звание члена Союза Советских писателей…». В качестве примера были приведены два выявленных газетой контрреволюционера, пролезших в ряды писателей, – С. Сергеев-Ценский, написавший «враждебный и клеветнический» рассказ «Поезд с юга», и Д. Амурский, выпустивший «контрреволюционное троцкистское произведение» – роман «Гордость».
«Литературка» образца 30-х постоянно требовала, чтобы писатели, сохраняя неослабную революционную бдительность, следили за чистотой своих рядов и сами выявляли затесавшихся контрреволюционеров. 20 августа 1936 года газета заявила: «Совершенно очевидно, что не все еще агенты Троцкого, Зиновьева и Каменева и их хозяев выявлены. Бдительность – вот что требуется от нас!» Артем Веселый, сам будущая жертва системы, газете поддакивал: «И в нашей партийной писательской организации с большевистской бдительностью обстояло далеко не благополучно… при обмене билетов выявлен ряд двурушников, примиренцев, активных врагов партии».
В следующем номере Всеволод Вишневский поставил вопрос о поголовной проверке состава Союза писателей. «Надо знать все 3000 членов нашего ССП… Тщательно придется изучить все звенья нашего Союза и его аппарата. Мы добьемся теперь того, что индивидуальное изучение работы, быта, творчества писателей, поставим как следует». Драматург Владимир Киршон, расстрелянный в 1938 году, заявил еще более однозначно: есть еще невыявленные враги среди писателей. Их надо выявить и беспощадно уничтожить. Необходимо «уничтожить гадину!». М. Розенталь высказал даже сожаление, что врагов в Союзе писателей разоблачает НКВД, а не сами партийцы – литераторы, и призвал их исправить это положение. Примерно такого же содержания заметки Г. Шторма, Л. Сейфуллиной, В. Гусева, С. Ващенцева, З. Хацревина, Б. Лапина и других.
В шпиономании писатели зашли довольно далеко. 1 февраля 1937 года Я. Эйдельман требовал создания «такой атмосферы, которая парализовала бы всякие попытки вредительства в области идеологии», призывал «не ограничиваться патетическими фразами о бдительности». Это понятие, говорил он, должно быть раскрыто с абсолютной конкретностью. А. Эрлих 15 мая подчеркивал, что многие враги народа уже разоблачены, но «очередь за остальным мусором».