Но мы благодарны им и Всеведущему Богу за то, что они жили среди нас и подали нам достойный пример верности Родине и своей земле. Не посрамили они свой славный, чистый и вечный Тихий Дон. Бесконечно благодарны мы и великому летописцу казачьего края Михаилу Шолохову за то, что он создал о них память, которая всегда будет жить в людских сердцах.

Что касается проблемы молодых творцов, то надо признать, что действительно, никто еще после Шолохова, будучи столь молодым, не поднял так высоко планку великой русской литературы.

Ну, что же, давайте подождем, у нас еще есть на это время.

А в Москве я живу совсем недалеко от дома номер 35 по Сивцеву Вражку. На доме сем висит изрядное количество мемориальных досок, посвященных знаменитым людям, жившим здесь в разные времена. В основном – это крупные военначальники, одолевшие врага в гражданскую и в Отечественную войны, маршалы страны. От них веет незыблемой и вечной славой русского оружия и звоном стальных доспехов.

Не знаю, как среди славных этих профилей оказался лик дорогого мне писателя. Ведь он никогда не был военным. Но среди них висит и доска, на которой указано, что в этом доме долгое время проживал русский классик Михаил Шолохов.

О нем много чего разного наговорила уже людская молва – достойного и глупого, правды и вранья. И говорит сейчас. А он никому ничего ответить не может, потому что давно уже не живет среди людей.

Я же, как старый и верный его поклонник, всегда рад сказать о нем доброе слово. Что сейчас и делаю.

И представляется мне счастливая минутка. Иду я солнечным деньком по родному Сивцеву Вражку и подхожу к его дому. А у входных дверей стоит невысокий пожилой человек. Крупная с залысинами голова крепко сидит на кряжистом теле. Зачесанные назад негустые светло-седые волосы, огромный крутой, упрямый, академический лоб.

Характерный прищур добрых глаз, вертикальные мелкие морщинки возле носа, образующие улыбку, расплывшиеся в радушной усмешке губы… Все лицо лучится радостью неожиданной встречи. Ко мне обращен маленький горбатый нос великого человека.

– Паша, наконец-то ты пришел ко мне, старику. А я тебя давненько поджидаю. Как удачно я навстречу тебе вышел!

Он стоит, растопырив сильные свои руки, наверно, чтобы я не прошагал мимо него.

– Поднимемся ко мне. Примем по чарочке-другой, отметим нашу встречу.

Он обнимает меня по-стариковски неуклюже, но задушевно и крепко. Живет в нем донская силушка, живет.

И мы поднимаемся в его квартиру, садимся за стол и принимаем по одной, потом по другой, затем по третьей, а вслед за ними и по пятой маленькой рюмочке доброй холодной водочки. И течет промеж нами словно чистый и звонкий ручеек хороший, душевный разговор.

Так я мечтаю, так хотелось бы мне. Но его нет среди нас. И это навсегда.

А в конце Сивцева Вражка, в торце его наперерез шумит неугомонный широкий поток Гоголевского Бульвара. Если пересечь под зеленый светофорный свет проезжую часть, то прямо перед нами уже на самом бульваре среди вечных лип откроется изумительная скульптурная композиция.

Как будто посреди укромной излучинки Дона, между кувшинковых лилий и редких камышей качается на легкой речной зыби ладно сшитая лодочка. Вокруг нее купаются в воде лошади. Они шумно отфыркивают попадающую в ноздри воду и резвятся между собой.

В лодочке сидит Писатель. На реке, наверно, уже вечереет, на воду спускается прохлада, и он набросил на плечи куртку. Сидит, любуется дорогим его сердцу Тихим Доном, речным закатом.

Еще он смотрит на уходящий вдаль Сивцев Вражек, на свой дом, на Москву, на людей, которых искренне любит. Он глядит на нас с Вами.

Шолохову, этому знатоку человеческих душ, как всегда интересно, как мы с вами живем-поживаем, правильно ли строим свою страну и себя? Не заблудились ли люди, эти вечные путаники, на своих замысловатых путях.