Пока принц отважно сражался в Кастилии, король Франции вынашивал планы по завоеванию Аквитании — или, по крайней мере, нанесению ей максимально возможного территориального ущерба. Поначалу эти планы были достаточно химеричными. Например, всерьёз обсуждался союз с Педро IV Арагонским для захвата Наварры и передачи её территории Арагону. За это Педро IV, в свою очередь, должен был затем помочь разгромить Аквитанию. Несмотря на явный утопизм этого и подобных ему сценариев, они отражали самую суть политики Шарля V: договор, заключённый в Бретиньи, король Франции выполнять не желал и только ждал удобного случая для возобновления военных действий против Англии.

Эдуард Вудстокский давно знал от своих шпионов примерные сроки разрыва договора — сразу же после освобождения последних заложников-французов и возвращения их во Францию. Но в августе 1367 года в Эг-Морте было заключено уже куда более реальное соглашение между Энрике Трастамарским и младшим братом французского короля Луи, герцогом Анжуйским. Согласно ему, Энрике должен был участвовать в военных действиях против англичан, как только вернёт себе кастильский трон. Начало кампании было назначено на совершенно конкретную дату — а именно, на март 1368 года.

Вроде бы стандартный международный договор при ближайшем рассмотрении оказывался очень необычным. В отличие от множества других документов того же рода, он содержал откровенно недипломатичные и крайне эмоциональные выпады в адрес английской королевской семьи, и принца Уэльского в частности:

«Некоторые же из принцев, подобно новым Нимродам, угнетатели людей — а именно, Эдуард, нынешний король Англии, и Эдуард, принц Уэльский, Джон, герцог Ланкастерский и Леонский, сыновья короля Англии, а также Шарль, нынешний король Наварры, следуют по стопам падших ангелов в своей самонадеянной гордости и необузданной дерзости. Они вторглись в королевства Франция и Кастилия, развязали ужасную и непрекращающуюся войну в этих землях, опустошая церкви, святилища и другие святые места в упомянутых королевствах, но особенно в королевстве Франция. Подобно детям сатаны, со своими пособниками они оскверняли, уродовали, опустошали, расхищали [эти страны], уничтожая мужчин и женщин, невинных грудных детей, не щадя дряхлых стариков, девиц и девочек, непорочных монахинь, насилуя замужних и вдов, развращая и совращая, причиняя и учиняя безнаказанно сверх того мучения, беды, голод, жажду, бросая в тюрьмы, связывая и пытая очень многих, а также совершая некоторые другие вещи — бесконечное множество их, — неслыханные, невероятные, которые невозможно описать...»²⁴

Несмотря на грозный тон договора, открытого военного противостояния с непобедимым английским военачальником Шарль V опасался. Он предпочитал действовать более тонко и коварно, исподволь завоёвывая лояльность гасконских сеньоров. Шарль использовал всё более углублявшиеся разногласия между ними и Эдуардом Вудстокским. Проблемы у правителя Аквитании начались сразу после окончания Кастильской экспедиции из-за жадности гасконцев, которые приняли в ней участие вовсе не из каких-то высоких политических или моральных соображений. Нет, их вела вперёд вульгарная алчность, соблазняли обещания богатого вознаграждения. Но поход оказался далеко не таким прибыльным, как они рассчитывали. Эдуард не имел возможности заплатить обещанные суммы сразу, единовременно, а гасконские сеньоры не желали давать ему отсрочку.

К сожалению, среди тех, с кем он рассорился, оказалось трое весьма влиятельных местных магнатов. Это произошло буквально через несколько месяцев после возвращения армии из-за Пиренеев. Традиционно считается, что причиной разрыва стало введение новой подымной подати, однако есть веские причины считать, что налог послужил лишь предлогом для их перехода к открытому неповиновению. Первым из этой троицы стал Жан, граф д’Арманьяк, де Фезансак и де Родез. Тот самый, что в своё время был назначен французским наместником Лангедока, сражался против принца в кампании 1355 года, а после договора в Бретиньи вынужденно стал его вассалом, но крайне несговорчивым. Он отказался разрешить сбор в Руэрге подымной подати в 1364 и 1365 годах, так и не передал формально свои владения под английский сюзеренитет. Хотя д’Арманьяк участвовал в Кастильском походе на стороне англичан и был включён в состав совета принца, это казалось ему слишком малым возмещением за утрату главенствующей роли, которую он играл в регионе, будучи под рукой французского короля. К тому же в кругу друзей Эдуарда Вудстокского он остался чужаком, они так и не приняли его как равного. Принц Уэльский и Аквитанский утверждал, что д’Арманьяк должен возместить ему сумму в 40 тысяч крон, уплаченную в качестве выкупа Гастону Фебу. Граф в свою очередь требовал от принца 200 тысяч крон за службу в Испании, упирая на то, что лишь ему одному не было выплачено вознаграждение, хотя остальные сеньоры его получили в полном объёме.

Вторым оказался Арно-Аманье, сир д’Альбре. Его дед сражался сначала за Эдуарда I, потом против Эдуарда II, а отец три года воевал против Эдуарда III и двадцать лет за него. Арно-Аманье поставлял войска Шарлю V Французскому, но первым принёс оммаж Эдуарду Вудстокскому как принцу Аквитанскому в 1363 году. Так же, как и д’Арманьяк, он был отодвинут в тень старыми сподвижниками принца Чандосом, Фелтоном и Стаффордом и потерял значительную часть своего политического влияния. Однако оно оставалось немалым: роду д’Альбре принадлежали обширные домены в Ландах и низовьях реки Дордонь близ Бордо. Его родичи владели большей частью юго-западных земель Лангедока. Сир д’Альбре требовал не вознаграждения за Кастильскую кампанию, а погашения долга по ежегодному пенсиону в тысячу фунтов, полагавшемуся сеньорам д’Альбре с 1350 года и не выплачивавшемуся в течение десяти последних лет. При поиске причин, толкнувших его на измену, не стоит также скидывать со счетов и тот факт, что Арно-Аманье приходился племянником Жану д’Арманьяку.

Третьим в когорту могущественных противников Эдуарда Вудстокского вступил Аршамбо V Старый, граф де Перигор, но здесь финансовые мотивы не играли заметной роли, о чём речь пойдёт чуть ниже.

Эдуард Вудстокский не желал обострять отношения с влиятельными вассалами, но его финансовое положение после Кастильской экспедиции было бедственным. Принц не имел в своём распоряжении ни государственных финансов, ни королевской сокровищницы, как Эдуард III или тот же Шарль V. Всё, чем он располагал — это доходами от собственных владений в Англии и Гаскони. Однако их едва-едва хватало, чтобы сводить концы с концами в мирные времена. По итогам кампании принц получил в общей сложности 52 447 фунтов, включая сюда деньги, вырученные от продажи драгоценностей Педро Жестокого, а также выкупы — 4395 фунтов от графа де Дения, 1458 фунтов от дю Геклена и 1152 фунта от маршала д’Одреема. Это составило примерно пятую часть от общей суммы в 1700 тысяч флоринов, которая настоятельно требовалась для покрытия затрат на кампанию и выплату жалования войскам. Ему также нужно было оплачивать содержание своего роскошного двора, что требовало никак не менее 30 тысяч фунтов ежегодно.

Постепенно Эдуарду Вудстокскому удавалось разбираться со своими финансовыми обязательствами и изыскивать средства для пополнения казны. Сначала он добился от горожан княжества помощи в размере 14 764 фунтов. Затем в январе 1368 года в Сен-Эмильоне собрались Штаты Гаскони. Им предстояло одобрить закон, разработанный канцлером Аквитании Джоном Херуэллом, епископом Батским и Уэллзским, о подымной подати на срок в пять лет в размере 10 су ежегодно. Общая сумма сборов за этот период должна была составить 27 тысяч фунтов. Предложение подразумевало более низкую ставку годового налога, чем ранее, но сам налог из временного превращался в постоянный. Представители трёх сословий княжества — духовенства, дворянства и горожан — одобрили введение подати, но некоторые сеньоры своего согласия не дали. Самым ярым противником налога вновь оказался граф д’Арманьяк. Удивительно, но с вечным мятежником на этот раз оказался солидарен и друг принца сэр Джон Чандос.

Согласие, вырванное у Штатов, дорого обошлось Эдуарду Вудстокскому. Ему пришлось утвердить Хартию о правах, которая стала ответом на главные жалобы его гасконских подданных. Больше всего их возмущала чрезмерная активность центральной власти. Слуги принца достаточно жёстко пытались навести порядок в тех землях, которые издревле не терпели над собой власти закона и ревниво оберегали местные привилегии. Новая хартия запрещала администрации принца вмешиваться в компетенцию областей, которые пользовались правом «высшего суда» — то есть сами выносили приговоры практически по любым делам. Уполномоченные Эдуарда не могли даже проживать на таких территориях. Приостанавливалось действие охранных грамот, выданных принцем, поскольку они также расценивались как вмешательство в местные дела.

И наиболее важный пункт — подымная подать, как и любые другие налоги, не могла в будущем взиматься в этих областях без согласия тех, кто творил там «высший суд»²⁵. Другими словами, отныне решающий голос при обсуждении вопросов налогообложения принадлежал крупным сеньорам, поскольку у большинства мелких дворян и городов права высшего суда, естественно, не было. То, что принц вынужденно даровал Аквитании подобную хартию, в значительной степени подрывало его прежние усилия по установлению твёрдой центральной власти. Несомненно, английское право того времени было достаточно запутанным, а в судебной системе имелись серьёзные изъяны. Но, по крайней мере, англичане были убеждены в том, что закон в идеале равен для всех, и отклонения от этого правила порождены злоупотреблениями власть имущих.

Аквитанцы были воспитаны в совершенно иной парадигме, и когда с ними пытались обращаться так же, как с англичанами, давно привыкшими к сильной королевской руке, возникали серьёзнейшие проблемы. Например, Аршамбо, граф де Перигор, в начале 1368 года во главе небольшой армии отправился наказывать за какой-то проступок своего вассала сира де Мюсидана. К удивлению графа, он был арестован сенешалем Эдуарда Вудстокского и заключён в тюрьму за нарушение королевского мира. Перигор воспринял это как страшное унижение, а принц нажил себе ещё одного могущественного врага помимо д’Арманьяка и д’Альбре.

Местные феодалы всеми силами противились введению работоспособной правовой системы в Аквитании, не брезгуя никакими методами. Они засыпали Вестминстер апелляциями на решения Эдуарда Вудстокского, а принц регулярно получал из Англии депеши от недоумевающего короля: «Люди нашей сеньории Аквитания своими ссорами и вечными жалобами постоянно надоедают нашему совету, протестуя против обид и ущерба, идущих от ваших сенешалей, или их помощников, или других лордов, вам подчинённых. Они говорят, что их угнетают вопреки справедливости, правам и обычаям их земли...»²⁶

Далее в послании говорилось о том, что принц и его должностные лица должны приостановить исполнение судебных решений по оспариваемым делам на время рассмотрения жалоб. Однако же, в таком случае большинство их них можно было просто отменить — как правило, дела и сами по себе были достаточно сложными, и участники процессов прилагали все силы, чтобы запутать их ещё больше. Разбирательства сопровождались незаконным изъятием имущества, применением силы и изощрёнными юридическими манёврами. Так некий Луи де Моваль захватил замок Жюйак в Лимузене. Когда судьи решили дело не в его пользу, он настрочил кляузу в Вестминстер с требованием пересмотреть дело. Принц пошёл ему навстречу и назначил повторное слушание, хотя было ясно, что де Моваль не прав. Воспользовавшись случаем, смутьян устроил из процесса настоящий хаос — в частности, потребовал, чтобы его представлял адвокат, до этого выступавший за противную сторону.

Второй проблемой, вызывавшей крайнее недовольство аквитанских сеньоров, было засилье англичан в местной администрации. Учитывая неприятие Эдуардом Вудстокским тех принципов, которыми руководствовались в правовых и управленческих вопросах его аквитанские подданные, он действовал совершенно естественно. Сложно осуждать принца за назначение на ключевые должности доверенных советников и старых соратников. От них он мог ожидать прогнозируемого исполнения своих приказов и поддержания того порядка, который был ему близок. Поэтому большинство сенешалей были англичанами, как Уильям Фелтон в Пуату или Ричард Тотшем в Ангумуа.