При этом Эдуард Вудстокский оценивал своих помощников не только и не столько по национальному признаку. Если он доверял, к примеру, местному сеньору, то без особых колебаний назначал такого человека на ответственный пост. Так, сенешалем Сентонжа был пуатевинец Гишар д’Англь, президентом суда той же провинции являлся Гийом де Сери, совмещавший эту должность с губернаторством в Беноне, а королевскими прокурорами Сентонжа принц поставить Рено Бушара и Гийома Булара, который одновременно был мэром Ла-Рошели. Несколькими превотствами управлял Пьер де Верни.
Вынужденно жёсткая фискальная политика не могла принести Эдуарду Вудстокскому любви подданных, она была наиболее заметным и раздражающим фактором. Однако принц не только черпал из изрядно обмелевшего источника, но и делал всё возможное, чтобы его наполнить — но эту сторону деятельности правителя могло оценить гораздо меньше людей.
В 1368 году королевский совет в Лондоне взялся за упорядочение торговли вином, для чего принял статут о запрете английским купцам вести дела в Бордо, а аквитанским — в Англии. Эдуард Вудстокский приложил немало сил для отмены этого бессмысленного статута, поскольку ему было ясно, что непродуманные меры вместо оживления торговли вином грозят её полностью разрушить.
Принц много сделал для улучшения судоходства — например, по его приказу был построен маяк на рифе Кордуан в эстуарии рек Гаронна и Дордонь, носящем имя Жиронда. На верху 15-метровой башни находилась площадка, где горел костёр. За тем, чтобы путеводный огонь не потухал, следил живший там же, на рифе отшельник. До нашего времени этот маяк не сохранился, поскольку пришёл в негодность во второй половине XVI века. Кроме того, Эдуард распорядился вычистить русло реки Лот — правого притока Гаронны, чтобы туда могли заходить крупные суда.
Те, кто был в состоянии оценить труды принца на благо Аквитании, относились к нему с явной симпатией — будь они англичане или гасконцы. Уолтер из Питерборо, автор поэмы о Кастильской экспедиции, мимоходом упомянул в своей работе между прочим, что написал также стихотворное произведение, озаглавленное «Theotecon» («Гимн деве Марии»):
Клирик и хронист Эмерик де Пейрак, аббат древнего монастыря Сен-Пьер-де-Муассак, оставил нам подробнейшее описание занятной истории, случившейся, вероятно, в 1368 году. Она не только показала, что Эдуард Вудстокский пользовался заслуженным уважением у весьма достойных и влиятельных людей, но и особо подчеркнула его скромность — качество, присущее истинно великим государственным деятелям:
«Во времена упомянутого Урбана V герцогством Аквитанским спокойно, твёрдо и мирно правил Эдуард, принц Аквитанский. И держал он торжественный совет в Г1ери-гё, на котором присутствовали 22 епископа из указанного герцогства. И была там произнесена проповедь Остенсом епископом Сарласким — великим и знаменитым богословом, рассудительным в делах светских и духовных, богато одарённым мирскими благами. Сей епископ в своей проповеди сравнивал по некоторым поступкам упомянутого принца с Сыном Божьим. На этом основании завистливые люди, желающие навредить его репутации, передали сии речи римской курии без разумных на то причин (если не считать, что они хотели его опорочить), исказив смысл его слов, которые были вполне уместны, если их правильно понимать. Поскольку ожидаемый удар менее страшен, то, желая противостоять этим злонамеренным словам и ложным предположениям, епископ отправился к папскому двору. И поскольку он прибыл туда лично, никто не выступил против него ни публично, ни тайно»28.
Вместо напряжённой борьбы с интриганами епископ спокойно отобедал с папой, а хронист продолжил своё повествование рассказом уже о своём личном разговоре с епископом Сарласким, который произошёл некоторое время спустя:
«Сеньор епископ поведал мне всё это, когда я был монахом в церкви приорства Танерио. И он добавил, что принц отнюдь не был признателен ему за то, что он высказал похвалу ему в лицо — по крайней мере, так сказал епископу один из его друзей. В приватной беседе этот друг якобы спросил у принца: “Что вы думаете о сегодняшней проповеди епископа?” И тот ответил, что епископ проявил себя, несомненно, весьма красноречивым и мудрым, и очень проницательным. Но епископ, должно быть, пошутил, поскольку никого не должно оценивать таким образом в лицо — и менее всего великого принца, который может быть внезапно унижен ударом злой судьбы так, что его прежние великие дела будут забыты, превращены в ничто и совершенно посрамлены. Так сказал мне епископ, восхваляя мудрость упомянутого принца Эдуарда»29.
Вся эта история очень похожа на правдивое изложение реальных событий. Ведь Остене де Сен-Коломб, епископ Сарлаский, был одним из проанглийски настроенных французских прелатов, и даже входил в 1363 году в состав английского посольства к папе. А пессимистичная отповедь принца могла быть вызвана не только его очевидной набожностью и неприятием сравнения с Сыном Божьим, в определённом смысле кощунственного. К тому времени поразившая Эдуарда Вудстокского в Испании болезнь усилилась, и он большую часть времени был прикован к постели.
Принц чувствовал себя очень плохо и собирался вернуться в Англию зимой 1368 года. Однако обострявшееся противостояние Аквитании и Франции помешало ему осуществить эти планы, и принц задержался в Ангулеме намного дольше, чем предполагал.
К маю 1368 года обстановка накалилась до опасного предела. Жан, граф д’Арманьяк, который всё ещё состоял — как это ни парадоксально — членом совета принца, в очередной раз отказался дать согласие на сбор подымной подати в своих землях. Он обнаглел настолько, что прислал к Эдуарду Вудстокскому в Ангулем сеньора де Барбазана и сира де Жолана с уведомлением, что его подданные всегда были свободны от подобных повинностей, и таковыми останутся в будущем.
Поначалу принц счёл, что это всего-навсего локальный бунт в Руэрге, благо граф не впервые позволял себе подобные демарши. К концу весны самочувствие правителя Аквитании улучшилось настолько, что он смог позволить себе небольшое путешествие. Эдуард отправился 23 мая в приорство Бутвиль, расположенное в 30 километрах к западу от его временной резиденции. Он нашёл монастырь в довольно запущенном состоянии и с обычной своей щедростью сделал значительное пожертвование на его восстановление.
Вернувшись в Ангулем, принц приказал сеньору де Севераку взять военный отряд и силой получить с владений д’Арманьяка подымную подать. Мятежный граф поспешил обратиться к королю Эдуарду III с жалобой, в которой он заявлял, что возмущённый отказом принц-де поклялся разорить и опустошить его земли, если проживающие на них люди не заплатят требуемый налог. Ответа из Вестминстера д’Арманьяк так и не дождался. Но он не успокоился и в начале лета подал петицию по вопросу подымной подати в Парижский парламент. Почти наверняка этот шаг граф предварительно обсудил с Шарлем V, когда ездил в Париж на свадьбу своего племянника Арно-Аманье д’Альбре и Маргериты де Бурбон, двоюродной тётки французского короля.
Какое отношение имел судебный орган Французского королевства, каковым в то время являлся парламент, к аквитанским делам? Самое непосредственное. Договор в Бретиньи так и не вступил в силу. Некоторые земли всё ещё не были переданы Англии — в частности, спорной территорией оставался Бельвиль в Пуату. Выкуп за Жана II был выплачен лишь частично. Естественно, король Эдуард III не спешил с отречением от своих претензий на корону Франции. Аналогично поступил и Шарль V, который не отказался от власти над Аквитанией. В результате, действующим сюзереном Аквитании по-прежнему формально оставался французский король.
Итак, 30 июня жалоба д’Арманьяка была официально получена королём Франции, и ей был дан ход. Это означало, что Шарль V окончательно решил не считаться с договором. Но перед тем, как публично объявить о денонсации соглашения, он хотел быть уверенным, что получит поддержку крупных магнатов, владения которых находились в Аквитании. Шарль уже заключил союз с д’Арманьяком, обязав того не вести сепаратных переговоров с Эдуардом III и принцем Уэльским и посулив дополнительные земли в Гаскони. Граф также обязался поддержать французов в войне с Англией.
Французский король переманил на свою сторону Арно-Аманье д’Альбре и Аршамбо, графа де Перигора, которые считали, что принц их обидел. Им были назначены пенсионы в размере 98 тысяч и 58 тысяч франков соответственно. Кроме того, Шарль V пообещал возместить д’Альбре задолженность, не признаваемую принцем — и Арно-Аманье, действительно, получил 10 тысяч франков в августе, затем такую же сумму в ноябре. Но пока эти два сеньора яростно выторговывали себе наиболее выгодные условия — у англичан и французов, кто больше даст — время было упущено, и эффект оказался немного смазанным. Скоординированного общего выступления против принца не получилось: д’Альбре подал свою апелляцию только в сентябре, а граф де Перигор вообще в 1369 году. Тем временем эмиссары французского короля продолжали трудиться не покладая рук, чтобы восстановить против власти англичан как можно больше влиятельных людей на юго-западе страны. Сам Шарль V и его брат Луи д’Анжу писали письма магистратам крупных городов, видным сеньорам, обещая богатые дары, а также защиту от возможной мести принца Уэльского.
Поначалу Эдуард Вудстокский не подозревал об истинных масштабах заговора. Но чем дальше, тем яснее становилось, что каша в Аквитании заваривается серьёзная, и дело тут совсем не в протесте конкретного сеньора против конкретного налога. (Впрочем, на ассамблее гасконских Штатов в Сенте вопрос о подымной подати на всякий случай не поднимался). Французы, ошеломлённые разгромом при Пуатье, на некоторое время потеряли вкус к открытым военным действиям, но под прикрытием мирного договора в Бретиньи постепенно приходили в себя. Принц чувствовал — урок, данный врагу, уже порядком подзабыт, и настала пора его повторить. Однако возможностей для этого у него явно не хватало.
В августе Эдуард Вудстокский начал собирать войска. Он послал письма своим слугам в Чешире и Северном Уэльсе с приказами приступить к набору солдат. Кроме чиновников принца в Англии ему помогали его брат Эдмунд Лэнглийский, граф Кембриджский, и Джон де Хестингс граф Пемброкский. В середине сентября 1368 года они наняли 22 корабля для перевозки 1200 латников и лучников, которых следовало немедленно переправить в Аквитанию.
Нервозность, охватившая Аквитанию, передалась в Англию. Чтобы выяснить, что же, в конце концов, происходит на континенте, из Лондона в Париж было отправлено посольство во главе с Джоном, лордом Невиллом Рэбийским, и бывшим коннетаблем Бордо Джоном Стретли. Однако единственным результатом этой поездки стало некоторое охлаждение отношений между Эдуардом III и его старшим сыном. Велеречивому сеньору д’Альбре удалось заморочить голову некоторым членам посольства и склонить их на свою сторону. Вернувшись в Англию, они представили королю ситуацию во Франции не совсем в выгодном для принца свете. Эдуард III потребовал от сына объяснений.